Миллион в сигаретной пачке
Шрифт:
Черный Толик…
Должны выйти на него через Рогатого и допросить Осташевича следовало немедленно, пока этот Толик не замел своих следов.
Конвоир привел Рогатого, тот привычно поискал глазами скамейку у дверей, не нашел и все еще стоял, переступая с ноги на ногу. Хаблак показал ему на стул возле стола, предложил сигарету. Осташевич покачал головой и вытащил мятую пачку «Примы».
– Пока свои есть, – не без гордости отказался он, и капитан понял, что Рогатый, обдумав ситуацию, пришел к выводу, что ничего особенного ему не угрожает. Но откуда он знает, что Булавацкий не убит и что на него не падет подозрение? Ведь сначала твердил все время «Я не убивал…»
Хаблак подумал, было, что ему выгодно,
Но почему так быстро овладел собой Осташевич?
В конце концов, решил он, не так уж сложно сделать вывод, что Булавацкий не убит. Сам он определил это чуть не с первого взгляда, и Осташевич, имевший время на раздумья, вероятно, пришел к выводу, что Булавацкий умер сам. Рогатый не мог не сообразить, что за Булавацким следили. Ведь взяли Осташевича сразу, в полутора кварталах от тридцать седьмого дома. И после того, как он побывал внутри. Значит милиция не знала, что Булавацкий мертв. Кстати вы, уважаемый детектив, сами навели Осташевича на такую мысль: везли Рогатого в милицию и, только узнав от него же, что Булавацкий умер, приказали возвращаться на Черешневую…
Хаблак с любопытством посмотрел на Осташевича. Глаза, правда, еще мутные, вероятно, вчерашний или сегодняшний утренний хмель окончательно не выветрился, но какие-то признаки разума уже пробиваются. Предупредил строго:
– Окончательное обвинение, гражданин Осташевич, будет предъявлено вам в самое ближайшее время – после выяснения некоторых обстоятельств. А сейчас могу сообщить, что вы задержаны на основании… – он говорил все, что полагается в таких случаях, с удивлением наблюдая, как какая-то глуповато-блаженная улыбка растягивает лицо Рогатого. Закончив, услышал в ответ:
– Вот это врезал, начальник, статья такая-то Уголовного кодекса… Слова-то какие, аж за душу берут!.. Давно не слыхал и соскучился…
– По кодексу? – не удержался от иронии Хаблак.
– По дружескому разговору со следователем. Где еще увидишь интеллигентное обхождение?
«А он нахал». – Отметил Хаблак и решительно оборвал Осташевича:
– Зачем вы вошли в тридцать седьмой дом на Черешневой?
– А для дружеского разговора, – широко усмехнулся тот. – Я, начальник, соскучился по дружеским разговорам.
– То есть, вы хотите сказать, что давно знали Булавацкого и хотели поговорить с ним?
– Я этого не говорил. Откуда мне этого фуфло знать? Видал я его в гробу… – Вдруг до него дошло, как близко это слово к истине, и запнулся. – Ну, поговорить захотелось…
– Разговор, за который Толик пообещал заплатить четыреста тысяч? – уточнил Хаблак.
– Какой Толик? – округлил глаза Рогатый, изображая сильное удивление.
– Вот что, – резко сказал Хаблак, – довольно дурачком прикидываться! Вы говорили…
– С перепугу… С перепугу. Я… Не знал, что и говорю… ну и выдумал про Толика.
Хаблак перегнулся через стол. Начал молча и с интересом рассматривать Рогатого. Пауза затягивалась, и наконец Осташевич не выдержал:
– Ну, чего не видали?
– Не видел, – подтвердил Хаблак. – Таких бесстыдных лжецов. И чем тебя приворожил этот Толик?
– Никаких Толиков не знаю. Я же говорю: испугался…
– Давай порассуждаем вместе, – предложил Хаблак. – Все равно статья тебе светит…
Осташевич оживился:
– Статья от статьи разнится… количеством лет… А мне лишнего получать не хочется…
– Молодец, – поддержал Хаблак, – ты молодец и хорошо соображаешь. Но есть одна неувязочка…
– Какая?
– Когда входил в дом, ты позвонил? Или, может,
– А дверь была не заперта, – немного подумав, ответил Осташевич. – Я дернул, она и открылась.
– Все равно нехорошо заходить без разрешения, – не одобрил Хаблак. – Но мы с лейтенантом видели, как ты отпирал дверь отмычкой. У нас есть акт, согласно которому у тебя во время задержания найден набор отмычек. На замке, конечно, сохранились царапины, и экспертиза все точно установит, – что же получается? Кто поверит, что вор-рецидивист заходил в чужой дом для дружеского разговора? Хотел обокрасть квартиру, и только случай помешал тебе, так? Этого достаточно, чтобы возбудить уголовное дело и задержать тебя.
– Вам виднее, гражданин начальник, – не совсем уверенно сказал Осташевич.
– А если поможешь задержать Толика, конечно, суд учтет это, – прибавил Хаблак.
– Да я его, падлу… – Осташевич решительно ткнул пальцем в бумагу, лежавшую на столе перед Хаблаком. – Пиши, начальник. Буду говорить правду.
– Я знал, что ты умный, – похвалил его капитан. – Итак, как все произошло?
– Ну, зашел в эту шашлычную возле Черешневой, – начал тот. – Если есть поллитра, то там фартово. Возьмешь два шашлыка и разливай себе спокойно. Официантка только бутылки собирает. И ей выгодно, и нам удобно. Сел я, стало быть, четвертинку вылил в стакан, готовлюсь принять дозу. Не спешу, куда мне спешить, времени сколько хошь… – с опаской посмотрел на Хаблака. – Пока сколько хошь, – уточнил он проворно, – пока вот на работу не устроюсь. Сижу, за народом наблюдаю. А он, этот чернявый, на меня поглядывает. Ну, чего бы я поглядывал? Плевать я хотел – у меня порядок, всего месяц назад с кирпичного уволился и работу ищу. Со мной сам участковый разъяснительную работу проводил. Стакан, правда, полный, я его быстрее, чтобы не помешали, и опрокинул, а он усмехается. Взял свои шашлыки – и ко мне за столик. «Хочешь еще?», – спрашивает и по карману похлопывает. Другой бы отказался, а мне что? Я человек свободный, свой срок отбыл, с кем угодно могу пить. «Наливай», – говорю, – ежели не шутишь…» «Свой парень, – заявляет. – Ты мне сразу понравился». Ну, выпили, значит. Еще по стакану. Вижу, человек свой в доску, а я таких уважаю. «Давно оттуда?» – спрашивает. А мне зачем скрывать, ежели все знают, что я свое отсидел и даже участковый со мной здоровается. «Год, – отвечаю, – почти год. Но это не твое собачье дело». Он огляделся и говорит:
«Дело есть». «Э-э, – говорю, – завязал я». Потому как и правда завязал.
– А отмычки для чего? – сверкнул глазами Хаблак.
– Привычка… – отвел взгляд Осташевич.
– За такие привычки…
– Знаю, – да что поделаешь… Ну я и говорю ему, что завязал. А он смеется. Меня, мол, краденые вещи не интересуют. Мне надо с одним человеком разъяснительную беседу провести. Точнее, прижать его, даже нож показать. Если, мол, хоть слово скажешь, тут тебе и конец. «Ножом, – отвечаю ему, – не балуюсь. Мы домушники, и на мокрое дело не пойдем». А он… Я тебя на это и не толкаю. Припугнуть надо, и все. Триста-четыреста тысяч заработаешь». Пятьдесят сразу выложил, я сто хотел, не дал, падла. Говорит, при себе нет… Соврал, точно соврал, я по глазам видел, жмот проклятый.
– Как договорились пугать?
– Я должен был зайти к тому, на Черешневой, и сказать: «Привет от Толика. Он знает, где ты, и все знают. Если хочешь продать или выйти из игры, расплатимся немедленно».
– А окончательный расчет у тебя с Толиком где?
– Завтра в десять утра в чайной, что возле базара.
– Точно?
– Для чего мне врать?
– Конечно, незачем. А если он не придет?
– Я предупредил: на том свете найду. Да и должен же узнать, как мы там поговорили, на Черешневой. Но ведь, – сразу помрачнел Рогатый, – ежели узнает, что тот отдал концы?.. Может не прийти…