Миллион за выстрел
Шрифт:
Его сын…
Гален разливал кофе, и она не могла оторвать взора от его рук. Сильные кисти, ногти овальные, красивые, пальцы длинные, изящные и умелые. Она почувствовала, как ее охватил жар при воспоминании, насколько умелые.
– Десерт? – спросил Гален.
Она подняла глаза и увидела, что он улыбается. Негодяй. Он знал, о чем она думает.
– Нет, спасибо.
– Уверена? У меня яблочный пирог. Барри крошил тесто, чтобы посыпать сверху.
Она улыбнулась сыну.
– Тогда
– Я помогу. – Барри вскочил и кинулся за Галеном на кухню.
Она слышала, как они болтают и смеются.
– Ему нравится Гален. – Доминик помолчал. – Но меньше, чем тебе.
Елена сидела молча. Она все время ждала, когда он выскажется. Доминик слишком хорошо ее знал, чтобы не понять, что происходит между ней и Галеном. Надо быть слепым, грустно решила она. Гален никогда не касался ее в чьем-либо присутствии, но обещание свое он сдержал. При малейшей возможности он ее трогал, и она, забыв про осторожность, уже ждала этих прикосновений. Впрочем, зачем врать самой себе? В его присутствии ее одолевала похоть.
– Не огорчайся, – заметил Доминик. – Я тебя не сужу. Знаю, через какой ад тебе пришлось пройти. Если Гален помогает тебе обрести себя, я ему благодарен. – Он поколебался. – Но должен признаться, я беспокоюсь. Ты ведь очень мало о нем знаешь. Он человек сложный и не слишком стабильный.
Она понимала, что это еще слабо сказано.
– Я не ищу в нем партнера на всю жизнь, Доминик. Возможно, мы уедем отсюда, и я больше никогда его не увижу.
Он все еще выглядел озабоченным.
– Прости меня. Это не мое дело.
– Да нет, ваше. – Она наклонилась и положила ладонь на его руку. – Мы ведь одна семья.
Он улыбнулся.
– Все правильно. – Он сжал ее руку, прежде чем отпустить – Я говорил тебе, что Барри теперь умеет играть новую мелодию?
– Господи! – Гален перевернулся вместе с ней. Он дышал с трудом, хватал воздух ртом. – Или мне правильнее будет сказать… эврика?
Господи, как же ее трясло. Елена впилась ногтями в его плечи.
– Помолчи.
– Не могу – очень счастлив, – Он теснее прижал ее к себе. – Я удивительно хорош или что?
– Не льсти себе, – ответила она дрожащим голосом. – Всего лишь оргазм.
– Так это же как первый миллион на Уолл-стрит заработать.
– И ты вне себя от радости.
– Угу. – Он снова сжал ее в объятиях. – Видишь, не так уж много потребовалось времени. Ничего с тобой нет такого, чего Гален не может исправить.
– Классный проблеморешатель. – Она перестала улыбаться. – Вызов принят. Проблема решена.
– Ничуть. – Он поцеловал ее. – Просто гигантский шаг в нужном направлении. Для достижения идеала потребуется еще очень много времени.
«Сколько?» –
«Ты ведь очень мало о нем знаешь», – прозвучал у нее в мозгу голос Доминика.
Тем не менее, ей казалось, что она знает его хорошо. Она знала его тело, его шутки. Она смеялась с ним вместе и делила с ним опасность. Но Доминик был прав. Разве можно по-настоящему понять человека, прежде чем узнаешь, что сделало его таким, какой он есть?
Он поднял голову.
– Что-то не так? – спросил Гален.
Он, как обычно, мгновенно почувствовал ее настроение.
– Что может быть не так?
– Это ты мне скажи.
Она отвернулась.
– Хотелось бы немного больше узнать о человеке, который подарил мне мой первый оргазм.
– Да брось, таинственные мужчины всегда более сексуальны. – Он вгляделся в нее. – Ты говоришь серьезно.
– Я понимаю, что не имею права лезть…
– Заткнись, – грубо перебил он. – Ты хочешь знать. Валяй, спрашивай.
– Почему ты занимаешься такой работой? Похоже, денег у тебя хватает. Зачем рисковать?
– Привык. Я начинаю тосковать. Попытался бросить несколько лет назад, так едва не свихнулся. У меня нет никакого призвания. Я не могу рисовать, как Джадд. Я всего лишь палочка-выручалочка и, как ты говоришь, проблеморешатель.
– Ты непоседлив, – заметила она.
– А ты разве нет?
Елена покачала головой:
– У меня есть якорь. Барри.
– Я тебе завидую. – И рассеянно добавил: – Как говаривала моя матушка, нет ничего лучше влияния, помогающего остепениться.
– Она в самом деле так говорила?
Улыбка исчезла с его лица.
– Нет, я своей матери не знал. Вырос в приюте. Меня нашли в картонной коробке в переулке.
Она в шоке смотрела на него.
– Значит, все эти трогательные цитатки – сплошное вранье? Зачем?
Он пожал плечами:
– Все началось, когда я еще был подростком. Кажется, я тогда был здорово пьян. Мне показалось это забавным. Вложить этакую домашнюю мудрость в уста женщины, которой было на меня абсолютно наплевать… Позднее это вошло в привычку.
– Ты не знаешь, с чем ей пришлось столкнуться. Возможно, она вынуждена была тебя отдать.
– Нет, – резко произнес он.
– Я же едва не отдала Барри. Чего на свете не бывает.
– Ты ведь не бросила бы новорожденного ребенка на улице при минусовой температуре?
– Она так поступила?
– Да. Она хотела, чтобы я умер. Но я ее надул. Вырос в самого здорового и подлого сукиного сына, когда либо родившегося в Ливерпуле. – Он вздохнул. – Теперь я никогда уже не смогу процитировать тебе мою дорогую мамочку. Боюсь, мне будет трудно разговаривать.