Миллионер
Шрифт:
Лицо Маи спокойно и сосредоточенно. Тени и световые сполохи искажают его. И мне кажется, что на её лице - маска. Сейчас это маска деловой женщины, принявшей некое решение.
– А куда мы?
– спрашиваю.
– К нам, - отвечает.
– На дачу. Отдохнем. Переведем дух.
– И что?
– И за работу, товарищи.
– Какую работу?
– Наш уговор остается в силе, - морщится.
– Бабушка выжила из ума.
– И убила дедушку, - истерично посмеиваюсь я.
– Нет, с меня хватит.
– Ты не прав, Слава.
– И потом: я дал слово СБ не играть на валютной бирже. Никогда в жизни.
– Ничего, - ощеривается.
– Мы с ними договоримся.
– Нет, я сказал!
Больше не произносим ни слова, лишь я называю место, куда нам с Илюшей надо - Тырново.
Через полчаса праздничный собачий лай встречал героев. И Жанна-Жаннэт встречала. Лучше бы она этого не делала. Выйдя на крыльцо, стояла в свете фар - полуголая в лилово-ажурном, французско-нижнегородском нижнем белье. Ё-е`! Зрелище было на любителя, право.
И черт с ним, живем, как можем! И принялся вытаскивать из авто аутиста. И когда это делал, услышал шипение и даже вздрогнул - змея? Потом услышал тихий голос, шипящий от ненависти:
– И ты меня меняешь на эту корову?
– Лучше корова, - изрек я не без мстительного удовольствия, - чем кобра.
– Что?
– её красивое лицо исказилось от бессилия и злобы.
– Суки, вас надо давить и давить! Давить и давить!
– А ты крутоверцер!
– заорал вслед авто.
– И жить тебе так вечно!
– Господи, откуда вы, ребятки?
– набегала Жанна.
– Оттуда, - рявкнул я.
– Корова ты, Жаннэт, корова!
– Зато я вас люблю, - ответила нелогично, подставляя покатое плечо под аутиста.
– Я знала, что вы вернетесь. Какие вы, мои дорогие...
– Ладно, пошли, - буркнул я, - жопцаца тырновская.
И мы вошли во дворик, залитый желтым светом луны. И запах родного хлева был мне приятен. И даже проклятые комары казались милыми.
Потом мы опустили Илюшу в качалку и он, открыв глаза, проговорил:
– Ыыы!
И в этом бессмысленном, казалось, звуке я услышал изречение великого философа: "Когда оканчивается государство, начинается человек..."
Именно так и было с нами - мы сидели на краю прекрасного мира и каждый чувствовал себя...
Через день мы хоронили нашего друга Васю Сухого. Был солнечный день, и шумели солнечные деревья. Кладбище было подмосковное Богородское, и вокруг него было много солнечных деревьев. Казалось, что весь мир соткан из солнечных деревьев. Единственно, что задевало: под этими солнечными деревьями горбились могилы, их было много, этих могил. Так много, что возникало впечатление: до горизонта - одни могилы.
Потом мы поехали в Тушино, чтобы взять вещи Илюши для дачно-тырновского удобного его проживания.
Ехали на стареньком автомобильчике - "дедушке"
– Ыыы, - сказал Илюша, указывая на гипсовых коней у центрального входа.
– Лошадки, лошадки, - понял я.
– Тут лошадки бегают наперегонки.
– Может, хочет посмотреть лошадок?
– правильно предположила Жанна.
И я решаю: пока буду возиться с мотором, пусть друзья сходят на публичное зрелище.
Оставшись один, открываю капот. К счастью, засорился только жиклер. Ручным насосом удается его продуть, и машина готова в путь.
Ан нет - должно, сладкая парочка увлеклась красивым зрелищем, и не шла. Пришлось идти мне.
Ипподром жил своей нервно-возбужденной жизнью: синели легкие летние небеса, зеленело зеленое поле, темнел влажноватый круг, по которому носились упряжки, на них прыгали жокеи маленького росточка и в жакетках кислотного цвета, радиоголос объявлял номера и смешные прозвища лошадей, публика держала в руках программки и спорила, на какой номер лучше ставить.
Это был странный и незнакомый мир - для меня. Нельзя сказать, что он привлекал, однако был мил и приятен для глаза. Человеческие страсти - что может быть интереснее?
Обнаружив парочку на трибуне, протиснулся к ним. Жанна рассматривала публику, а публика - её. Илюша покачивался, как сомнамбула:
– Белая. Белая. Белая, - повторял.
Я более внимательно смотрю на старт и обнаруживаю невзрачную кобылку в упряжке. По цвету она - белая.
– Что с Илюшей?
– спрашиваю Жанна.
– Бормочет и бормочет.
– Может, хочет, чтобы мы поставили на белую лошадь?
– предполагаю я.
– Ыыы, - соглашается аутист.
– Белая. Белая. Белая.
– А чего давайте, - хлопает в ладоши простушка.
– На беленькую. Восьмой номер.
– Доходяга она, - басит кто-то со стороны.
– Белая. Белая. Белая, - настаивает на своем аутист.
– Тьфу ты, - плюю в сердцах.
– Илюха, все сначала, что ли?
– Белая. Белая. Белая, - мой друг начинает заметно нервничать.
И я сдаюсь. Ведь такого не может быть, чтобы аутист обладал даром уникального предвидения всех мыслимых и немыслимых игр, связанных с денежными ставками?
Не может! Тогда черт с ним - пожертвую вощеными последними бумажками, затырканными в заначке, и на этом прекратим балаган. Навсегда.
Когда Жанна удалилась делать ставку на лошадь № 8, я присел рядом с другом:
– Илюша, давай договоримся. Нам чужого не надо и свое не отдадим. Играем в последний раз.
– Белая. Белая. Белая, - миролюбиво повторял.
– Слава Богу, тут мало цветов, - проговорил.
– Ни красных, ни синих, ни зеленых.
– Белая. Белая. Белая.