Миллионщица
Шрифт:
В октябре с взиманием квартплаты вышла накладка. За взятком Клавдия приехала с теми же гостинцами – творогом и молоком. Ольга Антоновна с потерянным видом как-то заискивающе благодарила за подарки и всё не отдавала плату, наконец, сделав глотательное движение, выговорила:
– Понимаете, Клавдия Валентиновна, у нас сейчас абсолютно нет денег, осталось буквально только на хлеб и то на пару дней. Понимаете, это какой-то абсурд. Обучение бесплатное, а платить всё равно надо. Мне пришлось все деньги отослать сыну, иначе бы он не смог пользоваться библиотекой
Сердитая хозяйка, оставив учтивость, раздражённо поинтересовалась:
– Так ты этот перстенёк в уплату за октябрь предлагаешь?
Ольга Антоновна прошелестела упавшим голосом:
– Н-та…
«Господи! Учительница, а дура дурой! И чему эдакие-то дурёхи могут детей научить?» – с издёвкой промыслила Клавдия. В камушках она не разбиралась, но ясно, что подполковники своим жёнушкам стекляшки не дарят, ну а цену золоту она сама знала. Нехотя, словно перебарывая себя, взяла перстень в руки, поднесла к глазам, произнесла с вздохом:
– Его ещё продать надо. Думаешь, у меня время есть по барахолкам шляться? Да и не понимаю я в этих штучках-дрючках ничего, сроду не нашивала, как пить дать облапошат. Ладно уж, договорились – за октябрь в расчёте, – положив перстень в сумочку, спросила, словно у недоразвитой: – Что ж твой Михаил, в таких званиях ходил и не припас ничего, – хихикнула: – Хоть бы наган продал, что ли.
Ольга Антоновна вздёрнула брови, губы поджала, проговорила сухо и с надменностью:
– Он Родине служил, а это, знаете ли, несовместимо.
Изменившийся тон жилички не разозлил, а развеселил Клавдию.
– Родине! Вот не стало её, Родины этой самой, и остались вы на бобах.
– Какая-то странная у вас философия, Клавдия Валентиновна. Как это не стало Родины? Просто сейчас, просто…
– Ольга Антоновна замешкалась, подыскивая выражение, которое наиболее верно могло отразить её мысль, а Клавдия продолжала атаку:
– Вот именно, что всё сейчас просто. Когда было всё с заумью, так вы гоголем ходили, а как стало всё просто, вы и растележились.
– Как-то вы подменяете понятия в словах. Ну да что тут говорить. Знаете, – Ольга Антоновна уже глядела гордо, всякая пришибленность исчезла, разговор, долженствовавший доказать её никчемность, наоборот, вернул силы и уверенность. – Знаете, – повторила она, – не возите нам больше ничего, а за то, что привезли, рассчитаемся, не беспокойтесь.
Клавдия упёрла руки в боки, захохотала.
– Чо это не надо? С голоду на воде да хлебе опухнете. Не думай, мне не жалко. Молока полно, а возиться с ним некогда. Всё равно чуть не половину свиньям выливаем. Завтра путь мимо будет лежать, так ещё привезу. Творога
Ольга Антоновна не двинулась с места, и Клавдия сама достала из шкафа две банки – одно- и трёхлитровую.
Начала, заложенные в генной памяти, впитанные с молоком матери-крестьянки и управлявшие душой, не позволяли Клавдии пройти равнодушно мимо нуждавшихся, едва не голодающих людей. Но холодный, расчётливый рассудок, руководимый всё набирающим и набирающим силы зверем по имени «Хапай!», не позволял не попользоваться за счёт про стодырой дурёхи.
Вечером, войдя в баню с ведром молока, Клавдия, смеясь, сообщила супругу:
– У нас прибыток. Иди в стайку, глянь.
Вася сидел против включенного телевизора, точил топор, пробуя ногтём лезвие. При словах жены вскинул брови, отложил брусок.
– Какой такой прибыток?
– Пеструха принесла.
Заинтригованный Вася накинул фуфайку, сунул ноги в галоши, пошёл глядеть, вернулся так же посмеиваясь.
– Ни фига себе! Сразу двухгодовалая. Она откуда взялась?
– Да с Пеструхой приблудилась. Они, коровы, вон, по полю бродят, свёклу ищут, она и увязалась за ней. Я уж гнала, гнала – ни в какую не уходит.
Клавдия лукавила – тёлку она вела от самого поля, скормив той полбуханки хлеба, но таких подробностей недотёпистому мужу знать не следовало.
– Надо спросить, у кого потерялась.
– Ну прям вот сейчас пойду спрашивать. Завтра Пеструху выпущу и приблуду выгоню, пусть идёт куда хочет.
Супруги посмеялись – такие бы прибытки да каждый день, посмотрели телевизор и улеглись. Уже накрывшись одеялом, Клавдия вспомнила:
– Бабушке нашей помочь надо, она ж просила, я и забыла совсем. Завтра ехай к ней, увезёшь молока утреннего и возьми инструмент с собой, – там работы на целый день накопилось – крыльцо проваливается, и веранда течёт – дожди-то вон какие хлещут. У нас полрулона толи осталось, захвати с собой.
– Съезжу, чего не съездить, – пробормотал Василий, засыпая.
– Утром, пока корову дою, аппарат заряди из средней фляги. Я давеча пробовала, – готова уже. Я сама прослежу.
– Проследи, только всю не выпей, мне оставь.
– Дурак, – ответствовала супруга, поворачиваясь на правый бок.
Вечером следующего дня Клавдия сообщила вернувшемуся мужу:
– Тёлка-то опять припёрлась. Вот наказание с ней. Пеструхе сена навалила, и она тут как тут. Вот ещё не хватало чужую скотину кормить, – процеживая молоко, спросила: – Веранду-то перекрыл?
– Перекрыл, перекрыл, – скороговоркой ответил Вася, присаживаясь у электроплитки и протягивая над раскалённой спиралью руки.
– Продрог, небось? Бабка в избе не топила, что ли?
– Да как не топила, топила, конечно. Вроде согрелся, пока ехал, опять озноб пробрал, сырость кругом. Надо в «Жигулях» печку глянуть, совсем не фурычит.
Клавдия закончила с молоком, накрыла на стол.
– Садись ужинать.
– Да я у бабули поел, неохота.
– Садись, садись, прими вот для согрева, – Клавдия налила стакан самогона, и поставила перед мужниной тарелкой.