Милое видение
Шрифт:
сковывала мое тело, но всего один раз. Мне надоело не успевать в срок.
– Все парамедики разделяют твои чувства, дружище. Поэтому мы и занимаемся тем,
чем занимаемся.
– Нет, на этот раз, все было по-другому. Я не просто выполнял работу. Мне
необходимо, чтобы с ней все было хорошо, Куинн. Просто необходимо. Я должен увидеть
ее снова.
– С ней все будет хорошо, - Куинн проговаривал слова медленно, внимательно
изучая
– Да. И я знаю, о чем ты думаешь.
– О том, что ты ударился головой сильнее, чем я предполагал? Есть немного.
–
признался он.
– Я стал свидетелем ее столкновения с фурой. И думал, что больше никогда ее не
увижу. – Разбитое сердце и потери – неизбежная часть жизни. Те, кто работал плечом к
плечу со смертью, быстро научился ценить недолгие драгоценные мгновения прежде, чем
их отрывали от сердца. Я отпрянул, увидев выражение лица Куинна.
– Не смотри так на
меня.
– Я понял. Иногда, я тоже вспоминаю погибших людей, и это заставляет меня
прилагать все возможные силы, чтобы спасти других людей, - согласился Куинн.
– Не то. Я принял решение за 10 минут до того, как послышался гул сирены.
– Какое решение?
Я даже представить себе не мог возможность потерять нечто важное еще до того,
как оно станет моим – такого и врагу не пожелаешь. Видеть, как на глазах ускользает
вероятное будущее, не успев побывать в ваших руках – это может сломить любого
человека. Но это также дало мне шанс искупить вину, сделать себя достойным ее, и тогда, возможно, мы сможем быть вместе.
– Увидишь.
Глава 1
Эйвери
Все тело начало болеть еще до того, как я открыла глаза. Это был не сон, но мне
никак не удавалось воспроизвести момент столкновения. Единственное, что сохранилось в
памяти – боль. И когда я, наконец, смогла сфокусировать взгляд на окружающей
обстановке, никаких болезненных ощущений практически не осталось. В углах палаты
отслаивались отвратительные коричнево-лиловые обои. Искусственные растения и
нарисованные акварелью картины должны были создавать атмосферу восьмидесятых или
девяностых годов, но, несмотря на все усилия по запаху можно легко определить место
своего нахождения.
Сестра Майклс зашла с висевшим стетоскопом поверх синей в цветочек униформы.
Под ее глазами проступили точно такие же синяки, какие бывали у меня посреди рабочей
смены. В обычное время Майклс работала в отделении интенсивной терапии, но иногда
она брала дополнительные часы в скорой помощи, правда пользы от этого практически
никакой.
Крошечный катетер слегка пошевелился под тонкой кожей моей руки, пока она
суетилась со входным клапаном капельницы. Я нахмурила брови и подняла взгляд на
вьющуюся огненную гриву Майклс, после чего осмотрелась по сторонам. Ага. Я
определенно в палате интенсивной терапии.
К сожалению, это была именно она, в больничном крыле для стабилизированных
пациентов отделения интенсивной терапии не хватало рабочих рук, и похоже, что Майклс, как и всегда, взяла сверхурочную смену.
– Выглядишь неплохо, Джейкобс. Ты была без сознания. И мы все переживали, -
произнесла она, снова дергая за капельницу.
– Господи, Майклс. Полегче, - пошипела я. Горло саднило, а голос прозвучал,
словно потершиеся друг о друга куски наждачной бумаги.
Она вздрогнула.
– Ой. – Последовал ее скорее удивленный, нежели взволнованный возглас, и она
вернула очки в черной оправе на переносицу, подтянув их пальцем.
– Если ты здесь, кто заменяет меня? – Спросила я.
– Я только собиралась… - она снова потянулась к капельнице.
Я отстранилась.
– Да хватит уже! – Не выдержав вспылила и сразу же почувствовала укол вины.
Правду говорят: медсестры – самые худшие пациенты.
По напольной плитке раздался звук шагов итальянских кожаных ботинок доктора
Розенберга. Сопровождавшееся его взволнованным бурчанием, от которого внутри меня
встрепенулись бабочки. Его бездонные голубые глаза сверкали, даже когда он смотрел на
меня в похожей на мешок больничной форме. Но в данный момент мое лицо, скорее всего, напоминало уродливого «Синьора Помидора», хотя это и не помешало мне поправить
выбившиеся пряди волос в надежде, что приличная прическа отвлечет его от всего
остального.
Я старалась задержать дыхание и не смотреть слишком долго на его густые брови,
квадратную челюсть, а также не заорать на Майклс, когда она снова взялась за старое. В
конце концов, доктор Розенберг не был моим. Он принадлежал миссис Розенберг и их
дочери-подростку. Правда, в отличии от Майклс, мне не нужно было притворяться, что
доктор Розенберг проявляет ко мне заботу. Это и так видно. Он стоял рядом с кроватью, рассматривая меня в унизительно тонкой сорочке, и выглядел очень расстроенно, хотя, по
сути, здесь ему делать нечего, так как он работал тремя этажами ниже, в отделении скорой