Милорадович
Шрифт:
"Слава Богу, — сказал граф, — теперь я умру покойно, зная, что убит не рукой русского солдата".
Через несколько времени он обратился к кому-то из знакомых, улыбнулся и сказал: "Ну, кажется, теперь я расквитаюсь со всеми моими долгами"» [2117] .
Зато рассказ о том, что умирающего обокрали, подтвержден неоднократно.
«В углу на полу лежала куча платья — мундир, сапоги, жилет. Я стал пересматривать все и, к изумлению, увидел, что почти все звезды и кресты исчезли, из кармана была вынута записная книжка, часов же не было и следа» [2118] .
2117
Анекдоты и черты из
2118
Башуцкий А.П.Убийство графа Милорадовича (рассказ его адъютанта)//Исторический вестник. 1908. № 1. с. 150.
«Когда надо было вынимать пулю графу Милорадовичу, он потребовал, чтобы операция была сделана его старым доктором, не желая перед смертью его обидеть, давши сделать операцию кому-нибудь другому» [2119] .
«Инструменты были немедленно приготовлены, несколько отодвинут диван, чтоб можно обходить со всех сторон. По новом осмотре груди, после краткого латинского разговора между операторами, они просили графа позволить накрыть ему глаза и подержать голову. С улыбкой, покачав головою, он отвечал:
2119
Анекдоты и черты из жизни графа Милорадовича… с. 72.
— Не нужно.
Тогда, в то время как двое держали свечи, Арендт [2120] , засучив рукава, с инструментом в руке приклонился к груди. Сильно схватив его за руку, граф вдруг остановил удивленного оператора и, поведя кругом глазами, медленно спросил:
— Петрушевский [2121] ?
— Здесь, — отвечал старый его товарищ доктор.
— Подойди!
Петрушевский, обожавший графа, расстроенный до невозможности, обливался слезами.
2120
Арендт Николай Федорович(1785—1859) — врач-хирург, лейб-медик Николая I с 1829 года.
2121
Петрашевский Василий Михайлович(1787—1845)— действительный статский советник; в 1812 году — главный доктор по авангарду и арьергарду. Отец М.В. Буташевича-Петрашевского.
— Ты плачешь? — сказал граф, взглянув в его лицо. — Стыдно! А я сейчас придумал сделать тебе подарок. В пятидесяти сражениях не удалось тебе видеть на мне раны; судьба справедлива ко всем… вот и рана… дарю тебе эту пулю, возьми ее сам… это твое дело, вырежь!
Петрушевский отирал глаза, руки его тряслись, он долго не мог оправиться. Наконец он взял инструмент. С чрезвычайной внимательностью, с заботливостью, в которой проявлялось необыкновенное любопытство, совершенно прижав подбородок к груди, граф следил за руками оператора, и, когда тот, окончив вырезы, извлек щипцами пулю, раненый обеими руками схватил, сжал эти дымящиеся его кровью щипцы с стиснутой в них пулей и громко потребовал:
— Огня, огня!..
Поднесли, сколь можно ближе, свечи. Бережно взял граф пальцами левой руки окровавленную пулю… внимательно поворачивая во все стороны между свечой и глазом. Лицо его прояснилось благородной улыбкой и вдруг, медленно осеня себя крестом, гордо посматривая на всех, он звонко, радостно, победно произнес в безмолвной, как могила, комнате:
— О, слава Богу! Эта пуля не солдатская. Теперь я совершенно счастлив» [2122] .
«Тут же был и известный врач Арендт, который уже успел осмотреть рану.
2122
Башуцкий А.П.Убийство графа Милорадовича… с. 153—154.
— Что, Николай Федорович, — спросил Милорадович, — как вы думаете? Есть надежда?
— На свете нет безнадежных ран, — отвечал Арендт.
— Но мне вы должны сказать правду. Уж, конечно, я не боюсь смерти.
— Врач может
— Вы меня и прежде лечили и не скрывали от меня правду. Скажите и теперь.
— Жизнь ваша в руках Божьих, а не моих.
— Понимаю вас и благодарю! Я бы только не желал долго страдать…
В это время приехал от государя какой-то генерал и сказал, что он послан узнать о здоровье графа и о положении раны.
— Доложите его величеству, — отвечал граф, — что я очень рад, принеся ему и отечеству на жертву свою жизнь. Это всегда была цель моя» [2123] .
Посетителей у бывшего — эту должность уже исправлял генерал-лейтенант Голенищев-Кутузов, который в Турецкую войну был шефом белорусских гусар в корпусе Милорадовича, — оказалось не слишком много. В основном самые близкие — неотлучно находились при нем Федор Глинка, Рафаил Зотов…
«Я вышел, чтобы ехать во дворец. Сходя по лестнице, я сверху услышал стук сабли, колотившейся о ее ступени, и сказал человеку, который шел наверх, чтоб он подобрал ее. В ту же минуту этот стук смолк. На первом завороте мы встретились. То был Якубович. Мы были известны друг другу, как говорится, по шапочному знакомству, ни у графа и нигде я не встречал его, но сиживал часто около него в театре, по которому его знал и граф, — Якубович имел там абонированные кресла в первом ряду, недалеко от кресел военного генерал-губернатора. Быстро спрашивал меня Якубович, справедливо ли, что граф безнадежен, умолял, как о милости, взглянуть на него, проклинал убийц, обнаруживал все признаки глубокого отчаяния. Склоненный его просьбами, я возвратился и, введя его в прихожую… раскрыл немного дверь. Якубович, просунув туда голову и, поглядев таким образом на графа несколько минут, весь красный и заплаканный, вполголоса начал проклинать "разбойников, совершивших это неслыханное злодеяние, и судьбу, допускающую такому человеку умереть таким образом"» [2124] .
2123
Записки Рафаила Михаиловича Зотова. с. 45.
2124
Башуцкий А.П.Убийство графа Милорадовича… с. 156—157.
«В это время ехал к графу, лежавшему в конногвардейских казармах, адъютант его, Александр Павлович Башуцкий. Якубович предложил свезти его в своей карете четверкой. Башуцкий согласился и, войдя в карету, почувствовал, что сел на пистолеты.
— Это что?
— Они заряжены, — сказал Якубович. — Бунтовщики хотели меня убить за то, что я не соглашался войти в заговор с ними.
Якубович является самым гнусным лицом в этом деле. Другие разбойники и убийцы — Каховский, Щепин и т. п. действовали бесчестно, зверски, но с каким-то убеждением, а он играл и словом и делом…» [2125]
2125
Греч Н.И.Записки о моей жизни. с. 236.
Герцог Вюртембергский привез письмо от императора. Он вспоминал: «Образ этого человека в его предсмертные минуты всегда будет внушать мне грустные воспоминания. Он оказался столь же достойным удивления на своем смертном одре, как и на полях битв. Теперь Милорадович уже никому не мог показаться фанфароном, каким его иногда считали: это был герой в полном смысле слова и, конечно, всегда был таковым, ибо иначе не мог бы так умирать. Когда я передал ему, со слезами на глазах, письмо государя, он сказал:
— Мне особенно чувствительно получить это письмо из ваших рук; мы с вами действовали вместе и в дни великие и славные.
Я изъявил мое сердечное сожаление о положении, в котором его нахожу, и выразил надежду на его выздоровление.
— Нечего обольщаться, — отвечал он. — У меня воспаление кишок. Смерть — неприятная необходимость; но знаете ли что — я умру, как жил, и прежде всего с чистой совестью.
По прочтении письма он сказал:
— Я с удовольствием пожертвовал собою за императора Николая. Меня утешает то, что в меня выстрелил не старый солдат, — тут он прервал разговор. — Прощайте, ваша светлость. На мне лежат еще важные обязанности. До свидания в лучшем мире.