Шрифт:
Город Грац, Австро-Венгерская империя
08-09мая 1879 года
Несмотря на поздний вечер, улицы Граца, что на юго-востоке Австро-Венгерской империи, были многолюдны. Прекрасная погода и отсутствие ветра давали возможность жителям тихого и уютного городка наслаждаться прогулкой. Особенно у реки Мур, чья водная гладь отражала плывущие по небу темные, кустистые облака и многочисленные блики света газовых фонарей, установленных вдоль набережной. Спокойствие этого места было дерзко нарушено мчащейся во весь опор парой ольденбургских скакунов, запряжённых в ландо чёрного цвета с ярко красными рамами и колёсами. Резво подгоняемые кучером, лошади вылетели на мост через реку и помчались так быстро, что идущие по краю мостовой люди от неожиданности шарахались в стороны. Металлический звук подков
– Эй! Эй! Поосторожнее, черт бы вас побрал! – возмущенно прокричал вслед экипажу хорошо одетый мужчина с миловидной барышней, держащей его под руку.
Но ландо уже скрылось за поворотом – только цокот копыт и звон колес о мостовую все еще были хорошо слышны прохожим. Чем дальше карета удалялась от центральной части города в сторону района Грис, тем людей на улицах становилось гораздо меньше. Это не удивительно, ибо дорога вела к городской тюрьме Грац-Карлау и той части города, куда прохожим и зевакам заходить не рекомендовалось. Особенно с наступлением темноты.
– Тпру-у-у! – сильно натянув на себя поводья, громыхнул кучер, останавливая фыркающих скакунов. – Прибыли!
Дверца ландо открылась – наружу ловко спрыгнул среднего роста и крепкого телосложения молодой мужчина в отлично сшитом, дорогом костюме темно-серого цвета и крахмально-белой сорочке. На ногах были до блеска начищенные лакированные туфли ручной работы, сделанные под заказ. Его фигура говорила о хорошем происхождении и статусе. Прямая осанка и чуть приподнятая голова, с первого взгляда, могли быть восприняты как свидетельство особого высокомерия. Однако стоило посмотреть в его глубоко посаженные глаза с чуть нависающими над ними верхними веками из-за довольно больших надбровий, как тут же становилось понятно, что высокомерие ошибочно спутано с достоинством. Мужчина был широк в плечах, его расправленная грудь только подчеркивала заметную «породистость» и открытость души. Овальное, с правильными чертами лицо и широкий лоб, который не мог полностью скрыть даже цилиндр, только подтверждали это. Благородная стать добропорядочного господина была такой же естественной, как восход солнца по утрам, а плавные, гармоничные движения тела источали продуманную безупречность и уверенное спокойствие прежде всего в самом себе. Его голову покрывали коротко стриженные черные волосы, искусно соединенные тонкими бакенбардами с такой же коротко стриженной, клиновидной бородкой и усами, которые несмотря на молодость ее обладателя, уже содержали в себе изрядное количество седины. Однако это совершенно не портило внешний вид, а наоборот, добавляло лоск соизмеримый с положением в обществе. Правильной формы нос, слегка сведенные к переносице брови и серьезный, вдумчивый взор, источавший интеллект и редкую для множества людей нравственность, довершали элегантный образ хорошо сложенного, стройного мужчины, который невесть зачем прибыл в это жуткое место.
Прямо перед ним располагалась тюрьма Грац-Карлау, где содержалось более пятисот преступников, арестованных и осужденных за различные, в том числе и особо тяжкие, преступления перед короной. Несколько больших и мрачных зданий по пять этажей в каждом, огражденные высоким, каменным забором, образовывали ансамбль в форме буквы «Т». Внутри узилища было куда мрачнее. Сырость, плесень и невыносимое зловоние от сотен немытых тел, которые громоздились вповалку на холодном, склизком полу. Та камера, где была устлана гнилая солома, считалась более привилегированной. Грац-Карлау обладал также и набором одиночных камер, куда могли помещать состоятельных преступников, способных отдать звонкую монету за удобства. А если ты был еще богаче, то иногда дозволялось даже покутить. Проскользнёт какая-нибудь барышня под видом родственницы, да и закатится пирушка с вином и развратом, что было далеко не редкостью. Бывало, старший жандарм или охранники, дабы не особо рисковать, соглашались попросту приводить кого-то из женского крыла тюрьмы. Такое положение дел было выгодно всем: надсмотрщики получали вознаграждение, узник мог покутить напоследок перед казнью, а преступница, также предаваясь радостям любви, беременела. Ведь в положении она могла отсрочить день собственной казни или даже ее избежать. Поэтому жили узники Грац-Карлау тесно, грязно, но не долго. Однако с задором и сладострастными утехами.
На центральных воротах дежурил караул из нескольких военных жандармов. Рядом со входом в тюрьму
– Добрый вечер, профессор! – почтительно приветствовал он гостя и даже несколько заискивающе поклонился.
– Здравствуйте, герр Рауш! – лицо ученого оставалось непроницаемым. – Прошу простить за столь поздний визит.
– Ну что вы! Что вы! Я всегда к вашим услугам!
– Благодарю вас, – кивнул профессор. – Не будем терять времени.
Никлас Рауш уже довольно долгое время занимал должность начальника тюрьмы Грац-Карлау. И всегда знал, – стоило в вверенном ему узилище объявиться новому арестанту, совершившему какое-либо омерзительное насилие над человеком, как тотчас же следовало ожидать прибытия доктора Рихарда фон Крафт-Эбинга, знаменитого психиатра и невролога, ученого-исследователя и криминалиста. Сопровождалось это распоряжением высокого начальства, которое, хоть и с опаской относилось к исследованиям доктора, но вместе с тем проявляло должное уважение. Последнее подкреплялось действенной помощью ученого, который своими нестандартными измышлениями приносил результат – некоторых весьма опасных извергов ловили благодаря его рекомендациям. Профессор фон Эбинг заведовал кафедрой психиатрии Грацского университета, которая считалась лучшей в империи после Венского университета. Это всего лишь на одну ступеньку ниже самого высшего положения в науке врачевания души и мозга. Одновременно он возглавлял «Фельдхоф» – заведение для помешанных. Его научные работы публиковались по всей Европе и слыли особо дерзкими и пугающе правдивыми, опережающими время. Имя доктора фон Эбинга знали далеко за пределами австро-венгерской империи. Кафедры ведущих клиник и университетов разных стран, в том числе России и Англии, с нетерпением ожидали приезда профессора, считая его самым эрудированным психоневрологом континента. Поэтому иметь возможность пожимать руку великому ученому современности и пребывать в его обществе льстило такому посредственному служащему, как Никлас Рауш.
Они миновали два поста жандармов и вошли в унылое, мрачное здание тюрьмы. Прошли по длинному коридору к лестнице, поднялись на второй этаж. Там их поджидал начальник смены – огромного телосложения жандарм со связкой ключей в руках.
– Открывай дверь, Лукас, – приказал герр Рауш. – И веди заключенного.
Лукас молча кивнул, вставил ключ в замочную скважину. Скрип и дверь в комнату, где проводили допросы арестантов, открылась. Внутри – сырые, каменные стены, старый стол и два стула. Фонарь в решетке на стене тусклым светом обволакивал мрачное помещение.
– Прошу вас, герр Эбинг, – начальник тюрьмы вежливо посторонился.
Профессор вошел и привычным шагом направился к столу. Свой саквояж он поставил на стол и принялся доставать из него письменные принадлежности: большую, записную книгу, перо и чернила. Затем сел на стул в ожидании арестанта.
– Вы уверены, что хотите остаться с ним наедине? – спросил Рауш.
– Абсолютно.
– Однако Лукас не снимет с него кандалы. Более того, он прикует его к стене, – начальник тюрьмы движением глаз указал в сторону.
Фон Эбинг проследил за его взглядом и увидел большое, металлическое кольцо, вмурованное в стену.
– В том нет необходимости, герр Рауш, – возразил он.
– Для вашей же безопасности, – в голосе главного тюремщика сквозила настойчивость. – Таковы правила. К тому же, у вас перо и чернила. Этого вполне хватит, чтобы убить.
– Как знаете, – пожал плечами профессор. – Я внимательно изучил материалы его дела. Смею вас уверить – он для меня совершенно не опасен.
– Можно ли до конца знать, что творится в голове чудовища в человечьем облике, способного сотворить такое?
Фон Эбинг промолчал. Возможно, в словах Рауша был смысл, и Рихард казался уж слишком самоуверенным. В коридоре послышались звуки шагов и звон цепи, которые неприятным эхом распространились по тюрьме. К нему вели заключенного по имени Адек Келлер, получившего благодаря журналистам из газет прозвище «могильный умертвитель», чьи преступления ужаснули всю империю, и даже Европу. Перед тем, как приехать в Грац-Карлау, чтобы лично беседовать с заключенным, который вызвал повышенный научный интерес, Рихард детально изучил собранные материалы дела, а также биографию преступника. Она показалась ему довольно стандартной для такого случая. Хотя разве можно его чем-либо удивить, когда каждый божий день он исследует подобных Келлеру и, при возможности, старается излечить их?