Милый друг - английский и русский параллельные тексты

Мопассан Ги Де

Forestier took him by the shoulders, twisted him round on his heels, and pushing him towards the staircase, said:	Форестье взял его за плечи и, повернув, толкнул к двери.
"Go along, you great donkey, when I tell you to.	– Да иди же, чудак, говорят тебе, иди!
You are not going to oblige me to go up these flights of stairs again to introduce you and explain the fix you are in."	Я не намерен лезть на четвертый этаж, вести тебя к ней и излагать твою просьбу.
Then Duroy made up his mind.	Наконец Дюруа набрался смелости.
"Thanks, then, I will go up," he said.	– Ну, спасибо, я пойду.
"I shall tell her that you forced me, positively forced me to come and see her."	Скажу, что ты силой, буквально силой заставил меня обратиться к ней.
"All right.	– Да, да.
She won't scratch your eyes out.	Она тебя не съест, будь спокоен.
Above all, do not forget our appointment for three o'clock."	Главное, не забудь: ровно в три часа.
"Oh! don't be afraid about that."	– Нет, нет, не забуду.
Forestier hastened off, and Duroy began to ascend the stairs slowly, step by step, thinking over what he should say, and feeling uneasy as to his probable reception.	Форестье с деловым видом зашагал по улице, а Дюруа, обеспокоенный тем, как его примут, стал медленно, ступенька за ступенькой, подниматься на четвертый этаж, думая о том, с чего начать разговор.
The man servant, wearing a blue apron, and holding a broom in his hand, opened the door to him.	Дверь отворил слуга. На нем был синий фартук, в руке он держал половую щетку.
"Master is not at home," he said, without waiting to be spoken to.	– Господина Форестье нет дома, - не дожидаясь вопроса, объявил он.
Duroy persisted. "Ask Madame Forestier," said he, "whether she will receive me, and tell her that I have come from her husband, whom I met in the street."	– Спросите госпожу Форестье, может ли она меня принять, - настаивал Дюруа, - скажите, что меня направил к ней ее муж, которого я встретил сейчас на улице.
Then he waited while the man went away, returned, and opening the door on the right, said:	Он стал ждать ответа. Слуга вернулся и, отворив дверь направо, сказал:
"Madame will see you, sir."	– Госпожа Форестье ждет вас.
She was seated in an office armchair in a small room, the walls of which were wholly hidden by books carefully ranged on shelves of black wood.	Она сидела в кресле за письменным столом, в небольшой комнате, стены которой были сплошь закрыты книгами, аккуратно расставленными на полках черного дерева.
The bindings, of various tints, red, yellow, green, violet, and blue, gave some color and liveliness to those monotonous lines of volumes.	Корешки всех цветов - красные, желтые, зеленые, лиловые, голубые - скрашивали и оживляли однообразные шеренги томов.
She turned round, still smiling. She was wrapped in a white dressing gown, trimmed with lace, and as she held out her hand, displayed her bare arm in its wide sleeve.	Улыбаясь своей обычной улыбкой, г-жа Форестье обернулась и протянула ему руку, которую он мог рассмотреть чуть не до плеча, - так широк был рукав ее белого, отделанного кружевами пеньюара.

"Already?" said she, and then added: "That is not meant for a reproach, but a simple question."	– Что так рано? – спросила она и добавила: - Это не упрек, это всего только вопрос.
"Oh, madame, I did not want to come up, but your husband, whom I met at the bottom of the house, obliged me to.	– Сударыня, - пробормотал он, - я не хотел идти, но ваш муж, которого я встретил внизу, заставил меня подняться наверх.
I am so confused that I dare not tell you what brings me."	Мне до того неловко, что я даже не решаюсь сказать, зачем я пришел.
She pointed to a chair, saying:	Госпожа Форестье показала рукой на стул:
"Sit down and tell me about it."	– Садитесь и рассказывайте.
She was twirling a goose-quill between her fingers, and in front of her was a half-written page, interrupted by the young fellow's arrival.	В руке у нее было гусиное перо, которое она ловко вертела двумя пальцами. Перед ней лежал большой, наполовину исписанный лист бумаги, свидетельствовавший о том, что Дюруа помешал ей работать.
She seemed quite at home at this work table, as much at her ease as if in her drawing-room, engaged on everyday tasks.	Видно было, что ей очень хорошо за этим рабочим столом, что она чувствует себя здесь так же свободно, как в гостиной, что она занята привычным делом.
A faint perfume emanated from her dressing gown, the fresh perfume of a recent toilet. Duroy sought to divine, fancied he could trace, the outline of her plump, youthful figure through the soft material enveloping it.	От ее пеньюара исходил легкий и свежий аромат только что законченного туалета, Дюруа пытался представить себе и как будто уже видел перед собой ее молодое, чистое, сытое и теплое тело, бережно прикрываемое мягкою тканью.
She went on, as he did not reply: "Well, come tell me what is it."	– Ну так скажите же, в чем дело? – видя, что Дюруа не решается заговорить, спросила она.
He murmured, hesitatingly:	– Видите ли... – начал он в замешательстве.
"Well, you see--but I really dare not--I was working last night very late and quite early this morning on the article upon Algeria, upon which Monsieur Walter asked me to write, and I could not get on with it—I tore up all my attempts. I am not accustomed to this kind of work, and I came to ask Forestier to help me this once--"	– Право, мне неудобно... Дело в том, что вчера я сидел до поздней ночи... и сегодня... с самого утра... все писал статью об Алжире, которую у меня просил господин Вальтер... Но у меня ничего не выходит... Я разорвал все черновики... Мне это дело незнакомо, и я попросил Форестье... на этот раз прийти мне на помощь...
She interrupted him, laughing heartily.	Довольная, веселая и польщенная, смеясь от души, она прервала его:
"And he told you to come and see me?	– А он послал вас ко мне?..
That is a nice thing."	Как это мило с его стороны...
"Yes, madame.	– Да, сударыня.
He said that you will get me out of my difficulty better than himself, but I did not dare, I did not wish to--you understand."	Он сказал, что вы еще лучше сумеете выручить меня из беды... А я не хотел, не решался. Вы меня понимаете?
She rose, saying:	Она встала.
"It will be delightful to work in collaboration with you like that.	– Такое сотрудничество обещает быть очень приятным.
I am charmed at the notion.	Я в восторге от вашей идеи.

Come, sit down in my place, for they know my hand-writing at the office.	Вот что: садитесь-ка на мое место, а то в редакции знают мой почерк.
And we will knock you off an article; oh, but a good one."	Сейчас мы с вами сочиним статью, да еще какую! Успех обеспечен.
He sat down, took a pen, spread a sheet of paper before him, and waited.	Он сел, взял перо, положил перед собой лист бумаги и приготовился писать.
Madame Forestier, standing by, watched him make these preparations, then took a cigarette from the mantel-shelf, and lit it.	Г оспожа Форестье стоя следила за всеми его движениями, потом достала с камина папиросу и закурила.
"I cannot work without smoking," said she.	– Не могу работать без папиросы, - сказала она.
"Come, what are you going to say?"	– Итак, о чем же вы намерены рассказать?
He lifted his head towards her with astonishment.	Дюруа вскинул на нее удивленные глаза.
"But that is just what I don't know, since it is that I came to see you about."	– Этого то я и не знаю, потому-то я и пришел к вам.
She replied: "Oh, I will put it in order for you.	– Ну хорошо, я вам помогу.
I will make the sauce, but then I want the materials of the dish."	Соус я берусь приготовить, но мне необходимо самое блюдо.
He remained embarrassed before her.	Дюруа растерялся.
At length he said, hesitatingly: "I should like to relate my journey, then, from the beginning."	– Я хотел бы описать свое путешествие с самого начала... – робко проговорил он.
Then she sat down before him on the other side of the table, and looking him in the eyes:	Она села против него, по ту сторону большого стола, и, глядя ему в глаза, сказала:
"Well, tell it me first; for myself alone, you understand, slowly and without forgetting anything, and I will select what is to be used of it."	– В таком случае опишите его сперва мне, мне одной, - понимаете? – не торопясь, ничего не пропуская, а уж я сама выберу то, что нужно.
But as he did not know where to commence, she began to question him as a priest would have done in the confessional, putting precise questions which recalled to him forgotten details, people encountered and faces merely caught sight of.	Дюруа не знал, с чего начать, - тогда она стала расспрашивать его, как священник на исповеди; она задавала точно сформулированные вопросы, и в памяти его всплывали забытые подробности, встречи, лица, которые он видел мельком.
When she had made him speak thus for about a quarter of an hour, she suddenly interrupted him with:	Так проговорил он около четверти часа, потом она неожиданно перебила его:
"Now we will begin.	– А теперь начнем.
In the first place, we will imagine that you are narrating your impressions to a friend, which will allow you to write a lot of tom-foolery, to make remarks of all kinds, to be natural and funny if we can.	Представим себе, что вы делитесь впечатлениями с вашим другом: это даст вам возможность болтать всякий вздор, попутно делать разного рода замечания, быть естественным и забавным, насколько нам это удастся.
Begin:	Пишите:
"'My Dear Henry,--You want to know what Algeria is like, and you shall.	"Дорогой Анри, ты хочешь знать, что такое Алжир?

I will send you, having nothing else to do in a little cabin of dried mud which serves me as a habitation, a kind of journal of my life, day by day, and hour by hour.	Изволь, ты это узнаешь. От нечего делать я решил посылать тебе из убогой мазанки, в которой я обретаюсь, нечто вроде дневника, где буду описывать свою жизнь день за днем, час за часом.
It will be a little lively at times, more is the pity, but you are not obliged to show it to your lady friends.'"	Порой он покажется тебе грубоватым, - что ж, ведь ты не обязан показывать его знакомым дамам..."
She paused to re-light her cigarette, which had gone out, and the faint creaking of the quill on the paper stopped, too.	Она остановилась, чтобы зажечь потухшую папиросу и тихий скрип гусиного пера тотчас же прекратился.
"Let us continue," said she.	– Давайте дальше, сказала она.
"Algeria is a great French country on the frontiers of the great unknown countries called the Desert, the Sahara, central Africa, etc., etc.	"Алжир - это обширное французское владение, расположенное на границе огромных неисследованных стран, именуемых пустыней Сахарой, Центральной Африкой и так далее.
"Algiers is the door, the pretty white door of this strange continent.	Алжир - это ворота, прекрасные белые ворота необыкновенного материка.
"But it is first necessary to get to it, which is not a rosy job for everyone.	Но сперва надо до них добраться, а это не всякому способно доставить удовольствие.
I am, you know, an excellent horseman, since I break in the colonel's horses; but a man may be a very good rider and a very bad sailor.	Наездник я, как тебе известно, превосходный, я объезжаю лошадей для самого полковника. Однако можно быть хорошим кавалеристом и плохим моряком.
That is my case.	Это я проверил на опыте.
"You remember Surgeon-Major Simbretras, whom we used to call Old Ipecacuanha, and how, when we thought ourselves ripe for a twenty-four hours' stay in the infirmary, that blessed sojourning place, we used to go up before him.	Помнишь ли ты полкового врача Сембрета, которого мы прозвали доктором Блево? Когда нам до смерти хотелось отдохнуть сутки в госпитале, в этой земле обетованной, мы отправлялись к нему на прием.
"How he used to sit in his chair, with his fat legs in his red trousers, wide apart, his hands on his knees, and his elbows stuck, rolling his great eyes and gnawing his white moustache.	Как сейчас вижу его красные штаны, его жирные ляжки, вот он сидит на стуле, расставив ноги, упираясь кулаками в колени, - руки дугой, локти на отлете, - вращает круглыми рачьими глазами и покусывает седые усы.
"You remember his favorite mode of treatment:	Помнишь его предписания:
' This man's stomach is out of order.	– У этого солдата расстройство желудка.
Give him a dose of emetic number three, according to my prescription, and then twelve hours off duty, and he will be all right.'	Дать ему рвотного номер три по моему рецепту, затем двенадцать часов полного покоя, и он выздоровеет.
"It was a sovereign remedy that emetic--sovereign and irresistible.	Рвотное это представляло собой сильно действующее, магическое средство.
One swallowed it because one had to.	Мы все же принимали его, - другого выхода не было.
Then when one had undergone the effects of Old Ipecacuanha's prescription, one enjoyed twelve well-earned hours' rest.	Зато потом, отведав снадобья доктора Блево, мы наслаждались вполне заслуженным двенадцатичасовым отдыхом.

"Well, my dear fellow, to reach Africa, it is necessary to undergo for forty hours the effects of another kind of irresistible emetic, according to the prescription of the Compagnie Transatlantique."	Так вот, милый мой, чтобы попасть в Африку, приходится в течение сорока часов испытывать на себе действие другого, столь же могущественного рвотного, составленного по рецепту Трансатлантической пароходной компании".
She rubbed her hands, delighted with the idea.	Г оспожа Форестье потирала руки от удовольствия.
She got up and walked about, after having lit another cigarette, and dictated as she puffed out little whiffs of smoke, which, issuing at first through a little round hole in the midst of her compressed lips, slowly evaporated, leaving in the air faint gray lines, a kind of transparent mist, like a spider's web.	Она встала, закурила вторую папиросу, а затем снова начала диктовать, расхаживая по комнате и выпуская сквозь маленькое круглое отверстие между сжатыми губами струйки дыма, которые сперва поднимались столбиками, но постепенно расползались, расплывались, кое-где оставляя прозрачные хлопья тумана, тонкие серые нити, похожие на паутину.
Sometimes with her open hand she would brush these light traces aside; at others she would cut them asunder with her forefinger, and then watch with serious attention the two halves of the almost impenetrable vapor slowly disappear.	Время от времени она стирала ладонью эти легкие, но упорные штрихи или рассекала их указательным пальцем и задумчиво смотрела, как исчезает в воздухе перерезанное надвое медлительное волокно еле заметного пара.
Duroy, with his eyes, followed all her gestures, her attitudes, the movements of her form and features--busied with this vague pastime which did not preoccupy her thoughts.	Дюруа между тем следил за всеми ее жестами, позами, - он не отрывал глаз от ее лица и тела, вовлеченных в эту пустую игру, которая, однако, не поглощала ее мыслей.
She now imagined the incidents of the journey, sketched traveling companions invented by herself, and a love affair with the wife of a captain of infantry on her way to join her husband.	Теперь она придумывала дорожные приключения, набрасывала портреты вымышленных спутников и намечала интрижку с женою пехотного капитана, ехавшей к своему мужу.
Then, sitting down again, she questioned Duroy on the topography of Algeria, of which she was absolutely ignorant.	Потом села и начала расспрашивать Дюруа о топографии Алжира, о которой не имела ни малейшего представления.
In ten minutes she knew as much about it as he did, and she dictated a little chapter of political and colonial geography to coach the reader up in such matters and prepare him to understand the serious questions which were to be brought forward in the following articles.	Через десять минут она знала ее не хуже Дюруа и могла продиктовать ему целую главку, содержавшую в себе политико-экономический очерк Алжира и облегчавшую читателям понимание тех сложных вопросов, которые должны были быть затронуты в следующих номерах.
She continued by a trip into the provinces of Oran, a fantastic trip, in which it was, above all, a question of women, Moorish, Jewish, and Spanish.	Очерк сменился походом в провинцию Оран, -походом, разумеется, воображаемым: тут речь шла преимущественно о женщинах - мавританках, еврейках, испанках.
"That is what interests most," she said.	– Читателей только это и интересует, - пояснила г-жа Форестье.
She wound up by a sojourn at Sa?da, at the foot of the great tablelands; and by a pretty little intrigue between the sub-officer, George Duroy, and a Spanish work-girl employed at the _alfa_ factory at Ain el Hadjar.	Закончила она стоянкой в Сайде, у подножья высоких плоскогорий, и поэтичным, но недолгим романом унтер-офицера Жоржа Дюруа с одной испанкой, работницей аинэльхаджарской фабрики, где обрабатывалась альфа.

She described their rendezvous at night amidst the bare, stony hills, with jackals, hyenas, and Arab dogs yelling, barking and howling among the rocks.	Она описывала их ночные свидания среди голых скалистых гор, оглашаемых лаем собак, рычаньем гиен и воем шакалов.
And she gleefully uttered the words: "To be continued." Then rising, she added: "That is how one writes an article, my dear sir.	– Продолжение завтра, - весело сказала г-жа Форестье и, поднимаясь со стула, добавила: - Вот как пишутся статьи, милостивый государь.
Sign it, if you please."	Соблаговолите поставить свою подпись.
He hesitated.	Дюруа колебался.
"But sign it, I tell you."	– Да подпишитесь же!
Then he began to laugh, and wrote at the bottom of the page,	Он засмеялся и написал внизу страницы:
"George Duroy."	"Жорж Дюруа".
She went on smoking as she walked up and down; and he still kept looking at her, unable to find anything to say to thank her, happy to be with her, filled with gratitude, and with the sensual pleasure of this new-born intimacy.	Она опять начала ходить с папиросой по комнате, а он, полный благодарности, все смотрел на нее и, не находя слов, чтобы выразить ей свою признательность, радуясь тому, что она тут, подле него, испытывал чувственное наслаждение, -наслаждение, которое доставляла ему растущая близость их отношений.
It seemed to him that everything surrounding him was part of her, everything down to the walls covered with books.	Ему казалось, что все окружающее составляет часть ее самой, все, даже закрытые книгами стены.
The chairs, the furniture, the air in which the perfume of tobacco was floating, had something special, nice, sweet, and charming, which emanated from her.	В убранстве комнаты, в запахе табака, носившемся в воздухе, было что-то неповторимое, приятное, милое, очаровательное, именно то, чем веяло от нее.
Suddenly she asked: "What do you think of my friend, Madame de Marelle?"	– Какого вы мнения о моей подруге, госпоже де Марель? – неожиданно спросила она.
He was surprised, and answered:	Дюруа был озадачен этим вопросом.
"I think--I think--her very charming."	– Как вам сказать... я нахожу, что она... обворожительна.
"Is it not so?"	– Да?
"Yes, certainly."	– Ну конечно.
He longed to add:	Он хотел добавить:
"But not so much as yourself," but dared not.	"А вы еще обворожительнее", - но постеснялся.
She resumed: "And if you only knew how funny, original, and intelligent she is.	– Если б вы знали, какая она забавная, оригинальная, умная! – продолжала г-жа Форестье.
She is a Bohemian--a true Bohemian.	– Богема, да, да, настоящая богема.
That is why her husband scarcely cares for her.	За это ее и не любит муж.
He only sees her defects, and does not appreciate her good qualities."	Он видит в ней одни недостатки и не ценит достоинств.

Duroy felt stupefied at learning that Madame de Marelle was married, and yet it was only natural that she should be.	Дюруа показалось странным, что г-жа де Марель замужем. В этом не было, однако, ничего удивительного.
He said: "Oh, she is married, then!	– Так, значит... она замужем? – спросил он.
And what is her husband?"	– А что представляет собой ее муж?
Madame Forestier gently shrugged her shoulders, and raised her eyebrows, with a gesture of incomprehensible meaning.	Г оспожа Форестье слегка повела плечами и бровями, - в этом ее выразительном двойном движении скрывался какой-то неуловимый намек:
"Oh! he is an inspector on the Northern Railway.	– Он ревизор Северной железной дороги.
He spends eight days out of the month in Paris.	Каждый месяц приезжает на неделю в Париж.
What his wife calls 'obligatory service,' or 'weekly duty,' or 'holy week.'	Его жена называет это своей повинностью, барщиной, страстной неделей.
When you know her better you will see how nice and bright she is.	Когда вы познакомитесь с ней поближе, вы увидите, какая это остроумная и милая женщина.
Go and call on her one of these days."	Навестите ее как-нибудь на днях.
Duroy no longer thought of leaving. It seemed to him that he was going to stop for ever; that he was at home.	Дюруа забыл, что ему пора уходить, - ему казалось, что он останется здесь навсегда, что он у себя дома.
But the door opened noiselessly, and a tall gentleman entered without being announced.	Но вдруг бесшумно отворилась дверь, и какой-то высокий господин вошел без доклада.
He stopped short on seeing a stranger.	Увидев незнакомого мужчину, он остановился.
Madame Forestier seemed troubled for a moment; then she said in natural tones, though a slight rosy flush had risen to her cheeks:	Г-жа Форестье на мгновение как будто смутилась, а затем, хотя легкая краска все еще приливала у нее от шеи к лицу, обычным своим голосом проговорила:
"Come in, my dear sir.	– Входите же, дорогой друг, входите!
I must introduce one of Charles' old friends, Monsieur George Duroy, a future journalist."	Позвольте вам представить старого товарища Шарля, господина Дюруа, будущего журналиста.
Then in another tone, she added: "Our best and most intimate friend, the Count de Vaudrec."	– И уже другим тоном: - Лучший и самый близкий наш друг - граф де Водрек.
The two men bowed, looking each other in the eyes, and Duroy at once took his leave.	Мужчины раскланялись, посмотрели друг на друга в упор, и Дюруа сейчас же начал прощаться.
There was no attempt to detain him.	Его не удерживали.
He stammered a few thanks, grasped the outstretched hand of Madame Forestier, bowed again to the new-comer, who preserved the cold, grave air of a man of position, and went out quite disturbed, as if he had made a fool of himself.	Бормоча слова благодарности, он пожал г-же Форестье руку, еще раз поклонился гостю, хранившему равнодушный и чопорный вид светского человека, и вышел сконфуженный, точно сделал какой-то досадный промах.
On finding himself once more in the street, he felt sad and uneasy, haunted by the vague idea of some hidden vexation.	На улице ему почему-то стало грустно, тоскливо, не по себе.
He walked on, asking himself whence came this sudden melancholy.	Он шел наугад, стараясь постичь, откуда взялась эта внезапная смутная тоска.

He could not tell, but the stern face of the Count de Vaudrec, already somewhat aged, with gray hair, and the calmly insolent look of a very wealthy man, constantly recurred to his recollection.	Он не находил ей объяснения, но в памяти его все время вставало строгое лицо графа де Водрека, уже немолодого, седоволосого, с надменным и спокойным взглядом очень богатого, знающего себе цену господина.
He noted that the arrival of this unknown, breaking off a charming _t?te-?-t?te_, had produced in him that chilly, despairing sensation that a word overheard, a trifle noticed, the least thing suffices sometimes to bring about.	Наконец он понял, что именно появление этого незнакомца, нарушившего милую беседу с г-жой Форестье, с которой он уже чувствовал себя так просто, и породило в нем то ощущение холода и безнадежности, какое порой вызывает в нас чужое горе, кем-нибудь невзначай оброненное слово, любой пустяк.
It seemed to him, too, that this man, without his being able to guess why, had been displeased at finding him there.	И еще показалось ему, что этот человек тоже почему-то был неприятно удивлен, встретив его у г-жи Форестье.
He had nothing more to do till three o'clock, and it was not yet noon.	До трех часов ему нечего было делать, а еще не пробило двенадцати.
He had still six francs fifty centimes in his pocket, and he went and lunched at a Bouillon Duval.	В кармане у него оставалось шесть с половиной франков, и он отправился завтракать к Дювалю[3].
Then he prowled about the boulevard, and as three o'clock struck, ascended the staircase, in itself an advertisement, of the _Vie Francaise_.	Затем побродил по бульварам и ровно в три часа поднялся по парадной лестнице в редакцию "Французской жизни".
The messengers-in-waiting were seated with folded arms on a bench, while at a kind of desk a doorkeeper was sorting the correspondence that had just arrived.	Рассыльные, скрестив руки, в ожидании поручений сидели на скамейке, а за конторкой, похожей на кафедру, разбирал только что полученную почту швейцар.
The entire get-up of the place, intended to impress visitors, was perfect.	Эта безупречная мизансцена должна была производить впечатление на посетителей.
Everyone had the appearance, bearing, dignity, and smartness suitable to the ante-room of a large newspaper.	Служащие держали себя с достоинством, с шиком, как подобает держать себя в прихожей влиятельной газеты, каждый из них поражал входящего величественностью своей осанки и позы.
"Monsieur Walter, if you please?" inquired Duroy.	– Можно видеть господина Вальтера? – спросил Дюруа.
"The manager is engaged, sir," replied the doorkeeper.	– У господина издателя совещание, - ответил швейцар.
"Will you take a seat, sir?" and he indicated the waiting-room, already full of people.	– Будьте любезны подождать. И указал на переполненную приемную.
There were men grave, important-looking, and decorated; and men without visible linen, whose frock-coats, buttoned up to the chin, bore upon the breast stains recalling the outlines of continents and seas on geographical maps.	Тут были важные, сановитые господа, увешанные орденами, и бедно одетые люди в застегнутых доверху сюртуках, тщательно закрывавших сорочку и усеянных пятнами, которые своими очертаниями напоминали материки и моря на географических картах.
There were three women among them.	Среди ожидающих находились три дамы.

One of them was pretty, smiling, and decked out, and had the air of a gay woman; her neighbor, with a wrinkled, tragic countenance, decked out also, but in more severe fashion, had about her something worn and artificial which old actresses generally have; a kind of false youth, like a scent of stale love.	Одна из них, хорошенькая, улыбающаяся, нарядная, имела вид кокотки. В ее соседке, женщине с морщинистым трагическим лицом, одетой скромно, хотя и столь же нарядно, было что-то от бывшей актрисы, что-то искусственное, изжитое, пахнувшее прогорклой любовью, поддельной, линялою молодостью.
The third woman, in mourning, sat in a corner, with the air of a desolate widow.	Третья женщина, носившая траур, в позе неутешной вдовы сидела в углу.
Duroy thought that she had come to ask for charity.	Дюруа решил, что она явилась просить пособия.
However, no one was ushered into the room beyond, and more than twenty minutes had elapsed.	Прием все еще не начинался, хотя прошло больше двадцати минут.
Duroy was seized with an idea, and going back to the doorkeeper, said:	Дюруа вдруг осенило, и он опять подошел к швейцару.
"Monsieur Walter made an appointment for me to call on him here at three o'clock.	– Господин Вальтер назначил мне прийти в три часа, - сказал он.
At all events, see whether my friend, Monsieur Forestier, is here."	– Посмотрите на всякий случай, нет ли тут моего друга Форестье.
He was at once ushered along a lengthy passage, which brought him to a large room where four gentlemen were writing at a large green-covered table.	Его сейчас же провели по длинному коридору в большой зал, где четыре господина что-то писали, расположившись за широким зеленым столом.
Forestier standing before the fireplace was smoking a cigarette and playing at cup and ball.	Форестье, стоя у камина, курил папиросу и играл в бильбоке.
He was very clever at this, and kept spiking the huge ball of yellow boxwood on the wooden point.	Играл он отлично и каждый раз насаживал громадный шар из желтого букса на маленький деревянный гвоздик.
He was counting "Twenty-two, twenty-three, twenty-four, twenty-five."	– Двадцать два, двадцать три, двадцать четыре, двадцать пять, - считал он.
"Twenty-six," said Duroy.	– Двадцать шесть, - сказал Дюруа.
His friend raised his eyes without interrupting the regular movement of his arm, saying:	Форестье, не прерывая размеренных взмахов руки, взглянул на него.
"Oh! here you are, then.	– А, это ты?
Yesterday I landed the ball fifty-seven times right off.	Вчера я выбил пятьдесят семь подряд.
There is only Saint-Potin who can beat me at it among those here.	После Сен-Потена я здесь самый сильный игрок.
Have you seen the governor?	Ты видел патрона?
There is nothing funnier than to see that old tubby Norbert playing at cup and ball.	Нет ничего уморительнее этой старой крысы Норбера, когда он играет в бильбоке.
He opens his mouth as if he was going to swallow the ball every time."	Он так разевает рот, словно хочет проглотить шар.
One of the others turned round towards him, saying:	Один из сотрудников обратился к нему:

"I say, Forestier, I know of one for sale, a beauty in West Indian wood; it is said to have belonged to the Queen of Spain.	– Слушай, Форестье, я знаю, где продается великолепное бильбоке черного дерева. Говорят, оно принадлежало испанской королеве.
They want sixty francs for it.	Просят шестьдесят франков.
Not dear."	Это недорого.
Forestier asked: "Where does it hang out?"	– Где это? – спросил Форестье.
And as he had missed his thirty-seventh shot, he opened a cupboard in which Duroy saw a score of magnificent cups and balls, arranged and numbered like a collection of art objects.	Промахнувшись на тридцать седьмом ударе, он открыл шкаф, и в этом шкафу Дюруа увидел штук двадцать изумительных бильбоке, перенумерованных, расставленных в строгом порядке, словно диковинные безделушки в какой-нибудь коллекции.
Then having put back the one he had been using in its usual place, he repeated:	Форестье поставил свое бильбоке на место и еще раз спросил:
"Where does this gem hang out?"	– Где же обретается эта драгоценность?
The journalist replied: "At a box-office keeper's of the Vaudeville.	– У барышника, который продает билеты в Водевиль, - ответил журналист.
I will bring it you to-morrow, if you like."	– Могу тебе завтра принести, если хочешь.
"All right.	– Принеси.
If it is really a good one I will take it; one can never have too many."	Если хорошее - я возьму; лишнее бильбоке никогда не помешает.
Then turning to Duroy he added:	Затем он обратился к Дюруа:
"Come with me. I will take you in to see the governor; otherwise you might be getting mouldy here till seven in the evening."	– Пойдем со мной, я проведу тебя к патрону, а то проторчишь тут до семи вечера.
They re-crossed the waiting-room, in which the same people were waiting in the same order.	В приемной все сидели на прежних местах.
As soon as Forestier appeared the young woman and the old actress, rising quickly, came up to him.	Увидев Форестье, молодая женщина и старая актриса поспешно встали и подошли к нему.
He took them aside one after the other into the bay of the window, and although they took care to talk in low tones, Duroy noticed that they were on familiar terms.	Форестье по очереди отводил их к окну, и хотя все трое старались говорить тихо, Дюруа заметил, что он и той и другой говорил "ты".
Then, having passed through two padded doors, they entered the manager's room.	Наконец Форестье и Дюруа вошли в кабинет издателя, куда вела двойная обитая дверь.
The conference which had been going on for an hour or so was nothing more than a game at ecart? with some of the gentlemen with the flat brimmed hats whom Duroy had noticed the night before.	Под видом совещания Вальтер и кое-кто из тех господ в цилиндрах с плоскими полями, которых Дюруа видел накануне, уже целый час играли в экарте.
Monsieur Walter dealt and played with concentrated attention and crafty movements, while his adversary threw down, picked up, and handled the light bits of colored pasteboard with the swiftness, skill, and grace of a practiced player.	Напряженное внимание, с каким издатель рассматривал свои карты, и вкрадчивость его движений составляли контраст с той ловкостью, гибкостью, грацией опытного игрока, с какою бил, сдавал, манипулировал легкими цветными листиками картона его партнер.