Милый друг Натаниэл П.
Шрифт:
– Как мило, что ты напомнил мне об этом, – пробормотала Ханна в темноте. – Каждый раз, когда я хочу выставить тебя полным болваном, ты говоришь что-нибудь милое. Меня это убивает.
Темные тени на потолке смешались с пылью. Нейт подумал, что, может быть, им стоит расстаться. Но она нравилась ему, и он не хотел причинять ей боль.
Нейт повернулся на бок. Он слишком устал, чтобы думать об этом сейчас. Лучше подождать, пока в голове прояснится. Отложить на завтра. На потом.
В начале ноября из Мэна приехал Питер.
В общении с незнакомыми женщинами Питер являл собой образец любезности и обходительности, отвратительный и претенциозный, по мнению некоторых. Но за обедом, куда попал также Джейсон, Питер завоевал симпатии Ханны своим замечанием о том, что это Флобер несет ответственность за то, что несчитанное множество мужчин получили от женщин желаемое.
– Леон устранил последние сомнения Эммы замечанием о том, что «все женщины в Париже делают это». Забудьте любовь, забудьте мораль – воззовите к тщеславию!
Ханна рассмеялась – замечание явно пришлось ей по душе, – а ее реакция в свою очередь порадовала Питера.
В какой-то момент главной темой стало имя Линдси. Ни у кого из них, ни в Гарварде, ни в Йеле, не было знакомой, которую звали бы Линдси, а между тем, согласно свидетельству одного из ученых друзей Питера, Нью-Йоркский университет буквально кишит девушками с этим именем – не значит ли это, что имена в некоторой степени отражают некие незначительные социальные различия? Взглянув украдкой на Ханну, Нейт обнаружил, что снобистские высказывания нисколько ее не задевают, что она слушает их с интересом, а когда вступает в разговор, то парирует скорее иронично, чем сердито…
Они заказали пару бутылок вина и пропустили по несколько коктейлей. К полуночи Ханна немного поплыла, и Нейт, не желая портить вечер, затолкал ее в такси. Сам он пребывал в прекрасном настроении. Когда машина свернула на Девятое авеню, он наклонился к Ханне и провел большим пальцем по брови:
– Ты такая забавная.
Добравшись до дому, Ханна исчезла в ванной. Нейт залез в постель. Через несколько минут она вернулась – в топе и откровенном белье.
Присмотревшись, он понял, что она плакала, а потом пыталась это скрыть. Нет, не совсем так. Судя по всему, попытка скрыть слезы была всего лишь уловкой, рассчитанной на то, чтобы он понял, что она расстроена, и спросил, в чем дело.
Хотя слезы, пусть и закулисные, были чем-то новеньким, большим сюрпризом для Нейта они не стали – удивило лишь то, почему они пролились именно сейчас, после хорошо проведенного вечера, который вполне можно было бы продолжить и перевести в хорошую ночь. Пока Ханна искала что-то в забитых до отказа ящиках комода – тушь размазана, губы поджаты, – Нейт наблюдал за ней, не чувствуя ни жалости, ни сочувствия, а только раздражение. «Ты же сама все портишь! – хотел он крикнуть ей. – Неужели не понимаешь?»
Но
– Ты в порядке? – спросил он.
– В порядке.
– Тогда почему не ложишься?
Он разговаривал с ней терпеливо-покровительственным тоном человека, привыкшего иметь дело с умственно отсталыми.
Она сглотнула и опустила глаза, моргнув, будто от боли или смущения. Потом… Что-то случилось. Что-то – какая-то мысль или настроение – овладело ею. Лицо прояснилось, посветлело и оживилось.
– Ладно, – глаза ее заблестели. – Пошли в другую комнату. Выпьем.
Ее голос оказал на него странный, почти лунатический эффект. Раздражение рассеялось, и Нейт, ведомый любопытством – что-то будет дальше, – последовал за ней.
Не включая свет, Ханна прошла к холодильнику, достала бутылку бурбона и взяла два стакана с голубой каймой. Нейт сел возле окна. Тишину нарушало только негромкое гудение холодильника. Вернувшись из кухни, Ханна устроилась в кресле и подобрала под себя ноги. Потом налила бурбон и протянула Нейту стакан.
Пить ему, в общем-то, и не хотелось – желание пропало еще в ресторане, когда он понял, что за ней надо присматривать.
Ханна с ходу ополовинила стакан. Поморщилась.
– Все хреново. – Она произнесла это четко и ясно, но с какой-то горькой, отчаянной бесшабашностью. – Я это вижу, но ничего не могу с этим поделать.
– Что ты видишь?
Ханна посмотрела в окно. Сквозь их блеклые и полупрозрачные отражения в стекле проступала кирпичная стена дома на другой стороне улицы. Она повернулась и посмотрела на него. Бурбон в стакане мерцал расплавленным янтарем.
– Я даже не курю больше в твоем присутствии. Как тебе это? Замечательно, да?
– Хочешь покурить? Если хочешь, давай, возьми сигарету.
– Заткнись! Тоже мне наставник. Я так и подумала, когда только познакомилась с тобой. Ты был такой манерный, такой самодовольный и не слишком интерес… Я еще подумала, сколько ж раз он помянет свой хренов Гарвард? – Ханна усмехнулась. – Мне тогда и в голову не приходило… – Она покачала головой. – Ладно, проехали.
Голос ее звучал теперь монотонно, словно она разговаривала с каким-нибудь выживающим из ума старичком.
– Так что это сегодня было? – Вопрос резанул слух. Она посмотрела на него в упор. – Ты был такой заботливый, такой внимательный.
Нейт сжал стакан. Что бы там ни надвигалось, он этого не хотел.
– Так в чем дело? Только из-за того, что я понравилась твоему приятелю Питеру?
Кровь стучала в висках неугомонным будильником.
– Без обид, но меня от этого воротит. Я к тому, кем же надо быть, чтобы так ценить мнение друзей?
– Ты пьяна.
– И зачем в таком случае я тебе понадобилась? Покрасоваться перед ними, чтобы ты потом… – она не договорила. Поежилась. – К твоему сведению, мне за себя было стыдно.