Мимолетное чудо…
Шрифт:
Завершаясь, этот четвертый день обещал мне так много радости и бесконечного счастья, что я даже зажмурилась, чтобы не расплескать эту свою уверенность в грядущем.
Засыпая, я еле слышно прошептала: «А-лек-сей… А-ле-ша…», словно пробуя его имя, ставшее вдруг таким милым и родным, на вкус.
Это был вкус любви…
Мы целовались.
В парке, в кинозале, на прогулке, на лавочке, под елкой… Мы целовались…
Я улетала ввысь, словно что-то неведомое подхватывало меня и несло куда-то, где не чувствуешь ни своего
Сказать, что случилось счастье, – это, значит, ничего не сказать… Каждая клеточка моего организма сливалось с его дыханием и пела, пела, пела!
Господи! Пусть это никогда не закончится…
А потом была ночь.
Лучшая ночь моей жизни.
Счастье, счастье, счастье… Любовь!
Мы босиком бежали по берегу…
Я убегала из последних сил. Убегала, страстно желая, чтобы он меня догнал. Мои рыже-медные волосы растрепались, пятки горели, щеки полыхали и от радости его присутствия, и от встречного ветра, дыхание сбивалось… Он, догоняя, что-то громко кричал, но встречный ветер уносил его слова куда-то в сторону, и до меня лишь долетали обрывки его фраз и редкие слова: «Поймаю… зацеловать… моя радость!»
Наконец, зацепившись ногой за какую-то корягу, я все-таки упала, но не на землю, а прямо ему в руки. Он опять успел подставить свои объятия, пошутив:
– Я, наверное, родился, чтобы спасать тебя.
Я, задыхаясь и от счастья, и от бешеного бега, лишь пожала плечами.
Я так любила его в это мгновение!
Зачем слова? Что еще они могут добавить? Бурная страсть сменилась острой нежностью. Чуть касаясь моего лица губами, он все шептал и шептал что-то… Я не прислушивалась, да и зачем?
Я и так все знаю.
И о себе.
И о нем.
И о нашей любви.
Весь день лил сильнейший дождь.
Теплый. Беззлобный. Кроткий. Добродушный.
Мы поначалу сидели в корпусе, бродили вокруг бассейна, сходили в библиотеку, посидели в баре.
Но я, переполненная до краев моей любовью к Алеше, никак не могла усидеть на одном месте.
– Что ты за егоза такая? – он ласково чмокнул меня в нос. – Чего тебе не сидится?
Я взяла его за руку и молча потащила за собой. Мы вышли на главное крыльцо. Огромный навес закрывал центральный вход и парадную лестницу. Мы долго меланхолично смотрели на льющиеся с небес струи.
– Да, – задумчиво произнес он, – конца краю не видно! Прямо беда…
А мне было абсолютно все равно!
Я отодвинулась от него, осторожно сделала шаг. Еще один… Поспешно сбросила сандалии и ступила прямо под проливной дождь!
– Эй, эй… Ты куда?
Алексей заметался под навесом, призывая меня вернуться, а я, хохоча от души, выделывала ногами невообразимые фортели в глубоких лужах. Брызги фонтаном полетели в разные стороны!
Дождь
Я плясала под дождем, и душа моя летела, летела, летела ввысь!
Алексей сначала недоуменно оглядывался вокруг, словно не понимая, что делать, а потом…
Не поверите!
Он отчаянно махнул рукой и прямо как был – в туфлях, рубашке и светлых брюках тоже кинулся под дождь!
Мы обнимались и хохотали. Счастье захлестывало меня.
Я подняла голову вверх и, взглянув в серое беспросветное, затянутое низкими облаками небо, тихонько проговорила:
– Спасибо тебе. Я запомню этот дождь навсегда…
Ездили в заповедник. Собирали ягоды. Я сплела венки и надела их на нас.
Красиво. Словно в церкви во время венчания. Мы затихли и долго-долго молчали, обнявшись.
Интересно, о чем он думал?
Я вдруг впервые подумала тогда, что совсем его не знаю. Но люблю…
Мне кажется, я готова за него умереть. А он?
Алеша целовал мои руки.
Нежно, трогательно, страстно. Каждый пальчик, запястье, ладошку…
А я, закинув голову, считала падающие звезды и по вечной традиции загадывала желание.
Я хочу состариться с ним вместе и умереть в один день.
Пожалуйста, Господи!
Сегодня я улетаю.
Это последний день моего отпуска. Лучше бы он никогда не наступал.
Алеша только что прислал мне записку. Странно, почему он сам не пришел?
………………………………………………………
Оказывается, я ничего о нем не знала.
Ничего!
Ни-че-го…
Знаете ли вы, что такое жестокость?
Нет, не просто, теоретически – жестокость… А жестокость по отношению к вам? Вашим чувствам? Вашему сердцу?
Это больно. Это так больно! Нестерпимо. Словно сердце начинает кровоточить или словно на открытую рану медленно насыпают соль…
Теперь и я знаю, как плачет душа.
Я знаю…
Вот и все. Правду говорят, что все в жизни имеет свое начало и свой конец. Мне тяжело.
Я комкаю в руках его записку: «Я тебя люблю. Но вместе мы не будем никогда. Прости…»
Ни объяснений, ни адреса, ни номера телефона. Просто – прости!
Плохо, тягостно.
Хочется умереть…
А как же любовь?
Разве любовь умирает?
Санаторный автобус увозил меня в аэропорт.
Нина Петровна вышла проводить. Ничего не говорила, не поучала, не охала сочувственно. Молчала. Обняла крепко на прощание:
– Я тебе позвоню.
И перекрестила меня, махнув пухленькой ручкой вслед отъезжающему автобусу. Все-таки она, что ни говори, – Премудрая.
Автобус тронулся. Я все же надеялась на чудо.
Резко обернулась.
Санаторий быстро удалялся и удалялся, уходя в небытие…