Мимолетные мгновения
Шрифт:
Он протягивает руку, чтобы смахнуть ее большим пальцем.
— Знаю, ты чувствуешь себя виноватой, учитывая, через что тебе пришлось пройти, но ты не должна из-за этого испытывать чувство вины.
— Я ни о чем не жалею, — хриплю я.
— Знаю, но мы повременим, да?
— Значит, я не смогу видеть тебя?
— Сейчас ты со мной, дорогая. И я не собираюсь никуда уходить, — бормочет он.
Я улыбаюсь и беру его лицо в свои ладони.
— Можно тебя поцеловать?
— Сколько пожелаешь.
Я наклоняюсь вперед и прижимаюсь губами к его губам мягким, недолгим поцелуем. Затем отклоняюсь и скатываюсь
— Значит, я могу задавать о тебе вопросы?
Он издает стон.
Я хихикаю.
— Если хочешь, но я буду отвечать только на несерьезные.
Я фыркаю.
— Нечестно.
— Я и не говорил, что будет честно.
— Хорошо, — ухмыляюсь я. — Твоя любимая еда?
Он сжимает губы и укладывает нас так, что я оказываюсь на нем, напротив его груди, и мы лежим на кровати в объятиях друг друга.
— Это прозвучит странно, — начинает он. — Но это… чизкейк.
Я подавляю смех.
— Очень по-мужски.
— Сейчас станет еще хуже, — кряхтит он. — Клубничный чизкейк.
Я перестаю смеяться, и он нежно сжимает меня.
— Ничего не могу с собой поделать, я сладкоежка.
— Ладно, любитель чизкейков, какой твой любимый цвет?
— Красный.
М-да. Красный цвет подчеркнул бы его прекрасные серебристые глаза.
— Моя очередь, — говорит он. — Правда за правду.
— Хорошо, — шепчу я.
— Твоя любимая еда?
— Это просто. Хот-доги.
Он фыркает.
— Серьезно?
— Эй, кто бы говорил, у тебя-то чизкейк.
— Все, молчу. Твой любимый цвет?
Я крепко обнимаю его.
— Сиреневый. Моя очередь. Что ты больше всего ценишь в человеке?
— Честность, — отвечает он, его голос тверд. — От начала и до конца.
— А что больше всего презираешь?
Он размышляет над этим.
— Лжецов.
По тому, как он это говорит, я вижу, что здесь замешана не только злость, кипящая в нем, а что-то еще, но не обращаю на это внимания.
— Твоя очередь, — мягко произношу я.
— Те же вопросы, — говорит он, его голос уже не так напряжен.
— Хорошо, я ценю в человеке верность, презираю скрытных людей, тех, которые ходят вокруг да около вместо того, чтобы сказать все прямо.
— Я с тобой согласен. Эти люди ненормальные.
Я улыбаюсь, качая головой.
— Продолжим. Ты любишь читать?
— Неа.
— Какой твой любимый фильм?
— Я не смотрю телевизор.
Я отрываю голову от его груди и смотрю на него сверху вниз.
— Шутишь?
Он качает головой.
— Не шучу.
— Тогда как ты развлекаешься?
Он усмехается.
Я закатываю глаза.
— Боже, ты животное. Итак, ты не смотришь телевизор, не читаешь, дай угадаю — ты слушаешь радио?
Его улыбка становится еще шире.
— Сколько тебе лет? — дразню его я.
— Тридцать пять.
Ладно, на самом деле это был не вопрос, но я принимаю ответ. Хорошо, что он не намного старше меня.
— А тебе? — отрывает он меня от размышлений.
— Двадцать семь.
Он очерчивает линию моей скулы.
— Еще совсем ребенок.
— Едва ли, — бормочу я.
— Довольно на сегодня вопросов, — говорит он, подняв меня и поместив под собой, улегшись сверху.
— Я думала, мы не занимаемся сексом? — выдыхаю я, глядя на его губы.
— Мы и не
Я краснею.
Мне не на что жаловаться.
Кровь разбрызгивается во все стороны, попадая и на меня, пока я ползу по земле. Она липкая и мерзко пахнет. Слезы катятся по моим щекам, пока я стараюсь избавиться от нее, но она продолжает и продолжает прибывать. Большие, огромные потоки крови льются прямо на меня. Я рыдаю и делаю глубокий вдох, когда небольшое ее количество попадает мне в горло. Не могу дышать. Люди не перестают кричать. Я захлебываюсь, кровь вытекает из моего рта.
— Помогите, — кричу я. — Пожалуйста, помогите!
— Теперь тебе никто не сможет помочь, — говорит он, и я вглядываюсь в его страшные глаза. Его седые волосы кажутся такими яркими в лунном свете.
— Нет, уходи. Ты не сможешь причинить мне боль. Уходи.
Его губы растягиваются в улыбке.
— Пришло время присоединиться к Хейли. Я отчаянно нуждаюсь в ком-то с духом противоречия.
— Нет, — кричу я, когда пальцами он обхватывает мои запястья.
В рот затекает еще больше крови.
— Нет, пожалуйста.
— Люси!
Кто-то трясет меня. Я набрасываюсь на него, царапаясь и отчаянно пытаясь освободиться.
— Нет, отпусти, пожалуйста!
— Это я, Люси. Я. Успокойся. Это лишь сон.
Меня снова трясут, и я распахиваю глаза. Проходит несколько минут, прежде чем я понимаю, что нахожусь в объятиях Хита, схватившись за его рубашку. Я тяжело дышу, по мне градом течет пот. Моргнув несколько раз, я позволяю сну ускользнуть из моих мыслей. С каждой секундой становится все яснее, где я и с кем. Я смотрю на Хита, который изучает меня с озабоченным выражением на лице, затем поворачиваю голову и вижу четверых мужчин, стоящих у двери. Двое из них полуголые, другие — с взъерошенными волосами.
Я разбудила их.
— Я… — хриплю я. — Я…
Краска стыда разливается у меня по щекам, на глаза наворачиваются слезы. Я кое-как высвобождаюсь из рук Хита, соскакиваю с кровати, приземляюсь на ноги и пячусь назад. На мне только майка и трусики. Отлично. Мои щеки горят, и я мчусь к двери, отчаянно нуждаясь в свежем воздухе, пока еще не успела задохнуться. Мужчины расходятся в стороны, и я проношусь мимо них, мои волосы развеваются при беге.
— Люси! — зовет Хит.
Я подбегаю к двери и выскакиваю на улицу, позволяя прохладному ночному воздуху ударить в лицо и окончательно разбудить меня. Истерические слезы вот-вот потекут из глаз, и я чувствую себя полной идиоткой. Эти люди даже не знают меня, а теперь я перебудила их всех из-за своих кошмаров, которые преследуют меня после нападения. Я подбегаю к газону и, опустившись вниз, сажусь на корточки и обхватываю руками колени. Стараюсь сосредоточиться на дыхании. Мне так нужно дышать.