Мимоза

Кармайкл Эмили

Глава 33 Как раскалённая проволока в ухе

Но муж нарушил своё обещание.

Всё это разворачивалось, когда я была в отъезде. И так как я была занята особенно трудной работой, Звёздочка решила не отягощать мне жизнь, и без того переполненную заботами. Зная, что я буду с ней, что бы она ни предприняла, она решила подождать, пока не станет ясно, чем всё это кончится. Ибо в нашем маленьком счастливом донавурском мире мы никогда не рассуждали о важности единства, а просто жили как одно целое. «Смуглые и белые, белые и смуглые, все мы перемешаны», — поётся в детской песенке. Только мы были даже не перемешаны, а как бы слиты воедино.

Шли недели, но никаких новостей

не было. Потом от Мимозы пришло коротенькое, жалкое письмецо, после долгих уговоров написанное под её диктовку братом. В нём говорилось о том, что муж согласился было отпустить мальчиков, но потом взял своё слово обратно из-за недовольства и сопротивления всей касты. И всё равно в тихом спокойствии своей веры Мимоза, по всей видимости, продолжала готовиться к тому времени, когда двери, наконец, распахнутся. Как говорится, она продолжала верить и надеяться в совершенно безнадёжных обстоятельствах. На её небе не было ни одного проблеска света. Но чтобы при случае иметь возможность немедленно тронуться с места, она продала все свои медные сосуды, самую драгоценную и необходимую утварь индийской хозяйки. Когда-то их подарил ей отец, они были частью её приданого, и она знала, что таких горшков и блюд ей не купить уже никогда. Теперь она вынуждена будет пользоваться дешёвой глиняной посудой. Ни о чём таком она не писала, но мы и так прекрасно это знали.

Потом она пошла к своему недостойному брату и, показав полученные от продажи деньги, уговорила его сопровождать её и мальчиков в Донавур, «когда Бог откроет ей путь». Часть денег должна бы-

ла пойти на содержание его малолетних дочерей, которыми он откровенно не интересовался, а часть Мимоза собиралась потратить на дорогу. Она писала, что скоро приедет.

* См. Деян. 12. Имеется в виду история о том, как апостолу Петру, сидевшему в тюрьме, пришёл ангел, разомкнул его цепи, раскрыл двери темницы и вывел его на свободу.

Прошло уже много дней, но она так и не появлялась. Что произошло? Случиться могло что угодно, но из всех суетных и глупых способов тратить время зря, бесполезнее всего будет, пожалуй, гадать, что могло случиться, а грустнее всего — размышлять о том, что могло бы произойти, но так и не произошло. Лишь позднее мы узнали обо всём.

Каста продолжала склонять мужа на свою сторону. Мимоза была связана по рукам и ногам, ничего не могла объяснить своим родичам и потому страдала. В этой древней земле, где годы говорят сами за себя, а прошедшие века учат людей мудрости, человеческая речь пересыпана множеством пословиц и поговорок о том, какие страшные раны наносят порой жестокие слова. Говорить человеку такие слова — всё равно, что всунуть ему в ухо раскалённую докрасна медную проволоку. Они — как огненные язвы в ушах; как острые гвозди, которые вбивают в мягкое, невысушенное дерево; как стрелы, пронзающие насквозь. Слова ранят больнее, чем удары; оказаться под градом обидных слов — всё равно, что попасть под хлёсткие плетни ливня пополам с сильным ветром. Стоило Мимозе выйти из дома, и она тут же, как никогда раньше, подвергалась суровому осуждению со всех сторон. А ведь раньше ей тоже приходилось несладко. Рассказывая о тех днях, она сказала: «Я снова жила перед Господом, постоянно держа в руке край своего сари».

Кто ещё мог поддержать её тогда, как не Спаситель, изведавший страдания? Разве в жизни не бывает таких минут, когда всего остального оказывается просто недостаточно? Наверное, если войти в Божий храм через те двери, что называются Красными*, то можно с радостью узреть Господа во всей Его красоте и славе. Но пока мы не доберёмся до города, где каждые врата сделаны из одной жемчужины**, у нас не получится ходить только в радости. Да, воистину, все, желающие жить благочестиво во Христе Иисусе, будут гонимы***. Рано или поздно всем нам придётся

дойти до такого места, где мы услышим голос, полный неизмеримой боли и зовущий нас к участию в Его страданиях

Но именно там мы и обнаружим Его Самого. И кто, как не Иисус, распятый и воскресший, сможет укрепить и поддержать нас в горький час?

«У меня в комнате висят портреты Милле, Гёте, Толстого, Бетховена и Иисуса Христа в Гефсиманском саду, — писал своему другу в Париж один студент-китаец, пока ещё не христианин. — Когда я слышу прекрасную музыку, читаю чудесные стихи, вижу замечательную картину, сердце моё и глаза устремляются не к Иисусу, а к портретам других великих людей. Но когда меня постигает беда и сердце тревожится, эти знакомые лица теряют свою силу и очарование. Только когда я размышляю об Иисусе и Его мучительных страданиях в ту последнюю ночь, душа моя наполняется миром и покоем».

Ужели Ты, Христос, ходил беспечно

Средь нас, людей? Не ведая печали,

Изнеженной ноги не претыкая,

В весельи проводил все дни свои

На пажитях зелёных? Кто хоть раз

Бежал нагим по сумеркам пустынным,

Гонимый прочь неумолимым ливнем,

Неужто, припадя к Твоим стопам

В отчаяньи немом, в Тебе не сыщет

На скорбь свою ответа? — Пот и слёзы

Твоею были пищей. Приласкали

Тебя копья ударом. О страдалец,

Сын Человеческий!..

Глава 34 "Опояшься и обуйся!"

В то время муж Мимозы жил в городе, отстоявшем от деревни своей касты приблизительно на десять миль. Она могла бы приехать к нам без его ведома, но благодаря унаследованной от отца честности эта мысль даже не приходила ей в голову. Её преданность своему малодушному супругу, кото-

* В оригинале эти двери называются, скорее, «Прекрасными», «Красивыми». Синодальный перевод Библии отражает старое русское употребление слова «красный» в смысле «красивый», «прекрасный» («красная девица» и т. п.) — прим, перев.

** См. Откр. 21:21.

*** 2Тим. З:12.

рый беззаботно и бездумно растрачивал свою жизнь, бросив её одну с маленькими детьми, не поколебалась ни на минуту. Поистине, индийские женщины, испытанные целыми поколениями тяжкого труда и бескорыстной самоотверженности, сделаны из особо прочного и благородного материала, и нет им равных среди других народов земли.

Но однажды Мимоза вдруг почувствовала, что должна незамедлительно отправиться в путь. Она не могла объяснить это неодолимое ощущение неотложности. Она знала только, что не может не послушаться. «Я просто должна была приехать!» — говорила она потом.

Слушая её рассказ, мы сидели и думали, не тот ли самый ангел, что когда-то освободил Петра, посетил и Мимозу, осветив её дом и пробудив её от молчаливого молитвенного оцепенения, — если это, конечно, можно назвать оцепенением, ведь и тело её, и душа были напряжены до предела и непрестанно бодрствовали, дожидаясь ответа. Как бы то ни было, ей показалось, что с неё упали тяжёлые цепи. «Опояшься и обуйся», — спокойно и неторопливо сказал ангел апостолу, хотя каждая минута была на счету*. Мимоза тоже собиралась тихо и не спеша. Вскоре с малышом на руках она вышла из дома, ведя с собой других троих сыновей. Соседи увидели, что рядом с ней идёт брат, который так часто оскорблял её обидными речами. Нам кажется, что кроме него, незримо для всех, Мимозу, должно быть, сопровождал могущественный ангел, потому что она спокойно прошла мимо всех враждебно настроенных стражей своей деревушки, где всё вокруг было оплетено кастовыми обычаями. Неприступные врата распахнулись перед ней, как они распахиваются всегда, когда их касается ангел, и Мимоза с детьми в сопровождении брата, которого она за деньги уговорила пойти с ней, направилась к тому самому городу, где жил её муж, не зная, что ожидает её там.