Министерство мокрых дел
Шрифт:
– В деревне вашей.
– Да.
– Вы сами – местный?
– Да.
– И родились там?
– Там.
– Большая деревня?
– Да уж не маленькая.
– И лес рядом есть?
– А как же!
– А речка?
– Речки нет.
– Жалко. Может, из-за речки и дачники к вам не едут? Хотя странно.
Сеня задумался, но так и не пришел ни к какому выводу.
– У вас там действительно дачников нет? – уточнил Сеня.
– Нет, – подтвердил Толик.
– А отчего
Толик в ответ лишь пожал плечами.
– Может, экология? – предположил Муравьев.
– Что – экология?
– Плохая, в смысле.
– Это вы зря, – оскорбился за родную деревню Толик.
Сеня затих. Что к чему, ему предстояло выяснить на месте.
С шоссе свернули на узкую, в выбоинах, дорогу.
– Уже скоро, – сказал Толик.
Его попутчик освободился от дремотной задумчивости и теперь с видимым интересом первооткрывателя обозревал окрестности. Вокруг не было ни души. Необрабатываемые много лет поля тянулись до горизонта и упирались в кажущийся ненастоящим лес. Из высокой травы вспархивали потревоженные шумом мотора птицы. Запах трав пьянил. Жизнь была прекрасна.
Въехали на пригорок. Впереди, справа от дороги, чернел остов сгоревшего грузовика.
– Авария? – заинтересовался Сеня.
– Партизаны сожгли, – ответил Толик. – На прошлой неделе.
Сеня Муравьев рассмеялся, оценив шутку. Смеялся он недолго. Потому что в следующее мгновение Толик выдернул из-под лежащего на заднем сиденье ватника автомат и положил его себе на колени. Автомат был старый, с круглым патронным диском. «ППШ» называется. Муравьев обмер.
– Настоящий? – спросил, не смея поверить.
– Понятно, что не игрушечный.
– А з-зачем?
– Говорю же – партизаны шалят, – отмахнулся Толик.
Перевалили через очередной взгорок. Впереди взорам открылась деревня. Старые, потемневшие от времени дома. Ровные квадратики огородов. И совсем не видно людей.
– Так у вас тут бандиты? – медленно дозревал Сеня. – Бесчинствуют, да?
– Вы поосторожнее с этим. И особенно при них.
– При ком? – изменился в лице Сеня.
– При партизанах. Назовете бандитами – поставят к стенке и шлепнут. У них это запросто.
Ничего еще не понявший Сеня был, наверное, готов тотчас же возвращаться в Москву, но машина уже въехала в деревню и катилась по пустынной улице, и Муравьев всматривался в подслеповатые окна домов с настороженностью и нарождающимся ужасом.
Остановились у одного из домов – на вид такой же, как и все прочие. Но именно здесь должны были разворачиваться основные события. Там, внутри, притаились наши операторы, которые и будут вести съемку.
– Приехали, – объявил Толик.
Из машины он вышел первым. Автомат не выпускал из рук. Муравьев не сделал ни малейшей
– Вы чего? – будто бы удивился Толик.
– Я в Москву…
На крыльцо дома вышла преклонных лет женщина совершенно деревенского вида.
– Партизаны были? – буднично осведомился у нее Толик.
– Сегодня не приходили пока, – так же буднично ответила женщина.
– Может, и не будут, – сказал Толик.
Сказал только для Муравьева. Спектакль начинался.
Сеня несмело вышел из машины. Женщина смотрела на него с интересом.
– Из города, чай?
– Из Москвы, – пояснил Толик.
– Из Москвы! – восхитилась женщина.
Спустилась с крыльца и стремительно приблизилась. Глаза горели, а руки, было видно, сами собой тянулись к дорогому гостю. Но не смела притронуться, хотя и очень хотела убедиться, что не мираж.
– Из Москвы! – повторила она потрясенно.
– Вы у нас тут первый за долгое время, – пояснил Толик, обращаясь к Муравьеву. – Не ездят люди. Боятся.
Что-то уже для Сени прояснилось. Насчет дачников. Гиблое тут, судя по всему, место. Бандитский край. Ну надо же, всего в полсотне километров от Белокаменной.
– Проходите в дом, – пригласил Толик. – Пообедаем.
Сеня подчинился, не смея проявлять испуга. Перекусим наскоро, и обратно в Москву. И чем быстрее, тем лучше. Кажется, в глубине души он уже проклинал и сегодняшнюю поездку, и свою работу. Зарплата, если разобраться, так себе, а общаться приходится с людьми самыми разными. То с алкоголиками, то с наркоманами какими, а сегодня вот и вовсе бандиты попались.
Вошли в дом. В комнате, против ожидания, было чисто и светло. Горела яркая, в двести ватт, лампочка. В деревянные стены в двух местах были врезаны зеркала. Оттуда, из-за зеркал, из смежных комнат наши операторы вели съемку.
– Как там Москва? – спрашивала тем временем хозяйка, суетясь у печи. – Метро работает?
– Работает, – подтвердил Сеня.
– Ах ты, Господи! – восхитилась хозяйка. – Ну надо же – работает!
Сеня представлялся ей пришельцем из другого, неведомого мира.
– А еропланы?
– Что? – напрягся Сеня, не уловив смысла сказанного.
– Еропланы, говорю, летают?
– Самолеты, – подсказал Толик.
– Ах, самолеты. Летают, – кивнул Муравьев.
На стол тем временем выставлялась отварная картошка, малосольные огурчики, крупно порезанный домашний хлеб и мутноватая жидкость в литровой бутыли. Это не очень-то интересовало Сеню. Он осторожно и будто бы незаметно для окружающих смещался к окну. Наконец оказался рядом и выглянул наружу. Безлюдье. Никаких бандитов-партизан. Он даже несколько успокоился, по-моему.