Минни

Нигро Дон

ШЕРРИ (по щекам текут слезы). Мне так недостает бабушки Минни.

КЕЙТЛИН (подходит, чтобы обнять ШЕРРИ). Нет-нет-нет-нет. Не плачь. Видишь, что ты наделала?

МИННИ. Я этого не делала. Не убивала ее.

КЕЙТЛИН. Минни, ты не хочешь идти на похороны, вот ты и придумываешь эти воображаемые места, чтобы спрятаться, у себя в голове. Но мы должны пойти. Ради бабушки Минни.

МИННИ. У нас одно имя. Я была ее любимицей. Она водила меня в кино и театр, давала книги,

учила, как выращивать овощи и как готовить, рассказывала, что растет в лесу, объясняла, как быть сильной и уметь постоять за себя, как оставаться сама собой, несмотря ни на что. И теперь я могу вообразить, что угодно, и оно станет реальным. Потому что я сильная, и у меня есть власть.

КЕЙТЛИН. Я знаю, знаю. Просто оденься, чтобы мы могли наконец-то выйти из дома.

МИННИ. Я могу это доказать. Я могу доказать, что все это нереально. Я собираюсь закрыть глаза, щелкнуть пальцами и заставит все это исчезнуть. Вы готовы? Поехали. Раз. Два. Три.

(МИННИ щелкает пальцами и закрывает глаза. Затемнение).

2

Монолог Минни, которая и ранее казалось не в себе, а тут происшествие с сороконожкой, увы, отправляет ее в дурдом.

СОРОКОНОЖКИ

Один персонаж, МИННИ, женщина лет двадцати пяти, которая обращается зрителям с пустой, если не считать одного деревянного стула, сцены.

(МИННИ, женщина лет двадцати пяти, обращается к нам с пустой, если не считать одного деревянного стула, сцены).

МИННИ. Раньше, вставая глубокой ночью, чтобы пойти в туалет, я не зажигала свет. Подходила к стенному шкафу, шла вдоль него до угла, протягивала руку, открывала дверь, пересекала коридор, на ощупь находила дверь в ванную, и включала свет там. Так мне удавалось не потревожить моего мужа, Мака, который раздражался, если я будила его.

Мне всегда нравилась глубокая ночь, эта часть суток воспринималась мною, как что-то особенное. На часы я старалась не смотреть, чтобы не испортить ощущение, будто в темном доме время для меня остановилось. Именно в этот час Дагвуд Бамстид тайком прокрадывался на кухню и готовил себе свой знаменитый сэндвич, тогда как Дейзи и щенки сидели вокруг и наблюдали, в надежде, что и им что-то перепадет. Толстые, многослойные сэндвичи по ночам – это не мое, но я босиком шлепала на кухню и открывала холодильник. В падающем из него свете, разгоняющем темноту, я чувствовала себя в безопасности. Т о же чувство вызывали у меня картинки в моей «Библии для детей», на которых Божий свет падал на землю, пробивая облака. Какое-то время, совсем маленькой, я даже думала, что Бог живет в нашем холодильнике. Иногда я согревала себе стакан молока и выпивала его, чтобы потом пробраться в постель и улечься рядом с Маком, чувствуя себя согретой как снаружи, так и внутри,

и какое-то время наблюдать, как он спит. Но произошло событие, которое все изменило.

Однажды я вошла в ванную в темноте, как и всегда, зажгла свет, и на полу, посреди ванной, расположилась самая отвратительная тварь, какую я когда-либо видела в своей жизни: самая большая, самая уродливая, самая мерзкая сороконожка этого мира. Она замерла, когда вспыхнул свет. Я подумала, что она смотрит на меня, но не могла точно сказать, где у нее зад, а где – перед, из-за этих мерзких усиков с обоих концов. Я едва не позвала Макса, но сдержалась: не желаю быть одной из этих мультяшных женщин, которым требуется мужчина, чтобы разобраться с насекомыми, хотя размеры этой твари впечатляли. Но при этом не хотелось мне ее убивать. Терпеть не могу убивать, о чем бы ни шла речь. Случается, выгляжу такой нелепой, спасая мух и мотыльков. С мышами я жила многие годы. Теперь они, скорее, домашние любимцы. Меня даже не боятся. Поэтому я схватила полотенце, чтобы набросить на сороконожку, отправить в мусорное ведро, а потом вынести на улицу: эту технику я отработала при ловле сверчков, сравнительно милых, но очень шустрых существ. Но прежде чем полотенце упало на пол, эта тварь исчезла. Я хочу сказать, передвигалась она невероятно быстро. Перепугала меня не на шутку, и своей быстротой, и тем, что двинулась ко мне, а не от меня, словно хотела забраться на мою ступню и выше по ноге. Я вскрикнула и отпрыгнула назад, врезавшись задом в дверь, но сороконожка изменила курс и скрылась под комодом.

Сердце мое колотилось. По какой-то причине случившееся потрясло меня. Я, конечно, посмеялась над собой, встревожилась, что разбудила Мака, но он всегда спал крепко, как медведь. Я подняла полотенце, меня продолжало трясти, наклонилась, посмотрела под комод, и тут же представила себе, что сороконожка пулей выскакивает из-под него, чтобы вцепиться мне в волосы или что-то такое, но, разумеется, даже не смогла ее разглядеть, она запряталась где-то в темноте. Мне по-прежнему требовалось отлить, что я и сделала, представляя себе, как сороконожка, пробравшись за унитаз, поднимается по нему, чтобы укусить меня в очень нежное местечко.

Справив нужду, я поняла, что сейчас мне не до теплого молока. Хотелось просто забраться в теплую постель и свернуться клубочком, но предстояло идти босиком в темноте. Включив свет в спальне, я разбудила бы Мака, который не реагировал на шум, но отличался повышенной чувствительностью к свету. Как-никак художник, визуал. Поэтому, сцепив зубы, я выключила свет в ванной и в темноте пошла в спальню, на цыпочках, словно балерина, но долго так идти не могла, с координацией у меня не очень, поэтому уже у самой кровати почувствовала, как под моей ступней сжалось что-то мягкое и податливое. Конечно же, я заорала благим матом, прыгнула на кровать, приземлилась на Мака, который в старшей школе занимался борьбой и автоматически, еще не проснувшись, скрутил меня в бараний рог.

Конец ознакомительного фрагмента.