Минное поле
Шрифт:
Рядом с этой глазастой сидит ее подруга. Про эту сразу скажешь: девушка. Она так же закутана платком. Все время переводит взгляд с Михайла на подругу и в обратном порядке. Проголодавшись, она достала пирожок со сливами, предложила подруге. Но та оттолкнула руку. Видно, стеснялась моряка. Девушка оттянула платок к подбородку, простодушно зачавкала большим ртом. Бабы тоже закопошились. Кто хлеб достал, кто яблоко. И Михайла угощали, но он отказался, робко поглядывая на ту, что сидела напротив. Если бы она начала есть, он бы тоже не отказался. А так не хватило духу.
Потянуло речной сыростью, обдало спасительным холодком. Ух, как здорово!
— Слава богу. А то думала, сказюсь от спеки! — Это говорит толстая тетка, что сидит, точно клуша, на плетеных корзинах, распушив юбки. Кончиком платка она утирает пот на верхней губе.
Переехали Днестр — бывшую государственную границу! Местность холмистая. Взберешься на бугор — ветер дыхнет как из печки, горячий; спустишься в балку — точно в прохладную воду окунешься.
Фары высветили белые бока хат. Проворно загавкали собаки. Вкусно запахло бараниной, зажаренной с помидорами и луком.
Машина въехала во двор. Повечеряем!
3
Бессарабское вино обманчиво. Оно кисленькое. Хмеля в нем почти не чувствуешь. Хозяин приглашает:
— Кушайте, тувариш!
— А зачем закусывать? Вода водой. Но обманчиво вино бессарабское.
Михайло, шофер и торговый агент, ехавший с ним в кабине, — всему делу голова — сидели у порога хаты за низким круглым столиком, под кроной густой шелковицы. Стол освещала подвешенная к ветке небольшая лампа с жестяным абажуром. Остальные пассажиры вечеряли в кузове машины.
Михайло хотел было расплатиться. Но агент положил белую руку на его широкий воротник, сказал:
— Брось, братишка. Я угощаю!
Плату за проезд он тоже не взял с Михайла.
— Что ты, сам на катерах четыре года чапал! Брешет агент. Ничего в нем нет матросского. Может, во флотском военторге работал? Ну, тогда, конечно, мореман!
Из-за черного сада краешком глаза выглянула луна. Она осмотрела все вокруг: хаты, сараи, дворы — и смелее поднялась в мутноватое небо. Выкатилась и загордилась собой: вот какая я круглая!
Хозяин кивнул на луну:
— Бессарабское солнце, — и дунул в стекло лампы сверху. Лампа потухла, густо заволоклась белым керосиновым чадом.
Подошла подруга незнакомки, нескладная дивчина, горячо шепнула на ухо:
— Ане плохо.
Всего два слова: «Ане плохо», а мир от этого стал еще прекрасней. Сразу все прояснилось! Ее зовут Аней. Недаром она смотрела на тебя всю дорогу. Ей «плохо» — это нужно понимать: «хорошо». И село хорошее, и ночь, и небо, и так заманчиво пахнет привялый укроп на грядках! Ей «плохо» — это значит, что она хочет видеть тебя, зовет тебя. Беги к ней! И ни о чем не надо спрашивать. Такое чувство, будто вы давно знали друг друга, давно ждали этой встречи. Она стоит за машиной, чуть опустив голову. Платок сдвинула на самые плечи. Гладко причесанные волосы поблескивают в свете лупы. Коса уложена калачиком.
Михайло подошел молча. Сдерживая дыхание,
Доказано, что луна вызывает приливы. И сейчас во всем виновата только она. Не будь луны, Михайло не разглядел бы большие глаза Ани, которые улыбчиво блестели от счастья; не разглядел бы, до чего красив ее прямой тонкий нос, смуглое лицо, мягок подбородок. Только губы жестковаты. Но это губы ее, Ани, и поэтому они не могут быть некрасивыми. Ее дыхание напоминает запах горьковато-теплого молочая.
Михайло, откуда в тебе такая решительность? Неужели поверил, что Аня твоя судьба? А если опять обман? Тебе не везет в таких делах. Дора бросила тебя, нашла настоящего мужчину; конечно, он смелый, сильный, красивый, как Порфишко, комендор с «Парижской коммуны». Света тоже отвернулась от тебя. Она вышла замуж за лейтенанта, что лежал в ее госпитале. Стала невесткой адмирала! Помнишь, ты позвонил на южный берег, когда пришел из Таллинна? Девчонка, дежурившая на госпитальном коммутаторе, ответила:
— Светы нет. Она с мужем в Ленинграде.
— С каким мужем?!
— Со своим собственным!.. Хи-хи... — пропищала мышкой и повесила трубку.
Не было у тебя никакой Доры, никакой Светы. Всегда была только Аня, милая, доверчивая. Она знает все твои помыслы, все твои желания. И думает, как ты, и о том же. С ней тебе легко. Ты проживешь с ней всю жизнь, начиная с этой ночи и до скончания века!
Они прошли мимо длинного сарая, перегородившего двор. За сараем ток. Ворох свежей соломы. И двор, и машина, и люди, пристроившиеся в ней на ночь, остались за белой стеной сарая. На току только они двое и светлая, как ячменная солома, луна. Это от нее, окаянной, бывают все приливы!..
Михайло долго не мог успокоиться. Он целовал Аню в брови, в грудь, целовал ее ладони, пахнущие соломенной пыльцой. Аня улыбалась и о чем-то думала.
— А ты мальчишка совсем... Доверчивый, ласковый...
— Зачем так говоришь!..
— Чудно! Прошел войну. Стал героем — вон колодочки от наград... А мужчиной стать не успел. Как же ты уберегся?
Почувствовала, что Михайло смутился, обвила его руками, засмеялась.
— Чудак, это же хорошо! Ты сам не знаешь, как это хорошо!
Михайло приуныл. Ему показалось, что она потешается над ним. Сказал решительно:
— Никуда я тебя не отпущу. И здесь не оставлю. Поедешь со мной в Кронштадт!
— А этот обруч как разрубишь?
Аня подняла правую руку, показала золотое кольцо на безымянном пальце. Оно светилось недобрым светом.
Как же Михайло не заметил его раньше? Она ж весь день держала руки на виду.
Ее муж преподает в той же школе, что и она. Живут в Сарате — бывшей немецкой колонии.
Аня сказала, что Михайлу надо сойти в Сарате у вокзала и ехать дальше поездом до Березино. Всего несколько остановок. Сперва пойдет Арцызский район, а там и Бородинский.