Минус (повести)
Шрифт:
Коридор длиннющий, напоминает какой-то звездолет из фантастического фильма. Или океанский лайнер. То полутемные участки с прямоугольниками дверей справа и слева, то холлы — этакие кают-компании, где окна от пола до потолка, диваны, растения в бочонках; потом опять полутьма и двери, и опять кают-компания… В этих кают-компаниях с десяти утра до часу дня проводятся семинары (официально — мастер-классы), где под руководством какого-нибудь известного прозаика, поэта или драматурга группа юношей и девушек обсуждает то, что написал их коллега,
Для нас с Сергеем, да и для некоторых других, закаленных Литинститутом, эти мастер-классы не в диковинку, а вот ребята из Барнаула или Пензы очень уж горячатся, тщательно перекапывают тексты, выискивая идею, детали, сюжет, сокрушаются обилию штампов, ляпов, еще там чего-то. И часто можно услышать от них почти истеричное: «Но ведь мы занимаемся литературой! Ведь так? А это… Что же это такое?!» Да уж, свое б почитали на свежую голову… Я высказываюсь обычно коротко и обтекаемо. Вроде того, что в целом неплохо, но надо еще поработать. М-да, надо еще поработать, а в целом неплохо, совсем вроде неплохо… Может, я бы говорил больше и с жаром, если бы находил силы читать…
И я, и Сергей, автор нескольких рассказов и одной повести о москвиче, убежавшем в тайгу, вернувшемся и снова мечтающем убежать, здесь уже второй раз подряд. Выбрали разные мастер-классы, наверное, потому, что надоели друг другу в Литинституте. У меня обсуждения проходят достаточно мирно, руководитель, прозаик с внешностью типичного московского интеллигента, гасит вспышки негодования своей мудрой улыбкой, а у Сергея, как он говорит, их мастер каждое обсуждение начинает так же, как и в прошлом году.
Тиская в руках представленную рукопись, подрагивая и ерзая на стуле, заикаясь, он с искренней досадой и болью советует: «Р-ребятки, не занимайтесь в-вы этим! Что вам эта л-литература?! А?.. П-поверьте мне, старому л-литературному волку, это г-гиблое дело! Можете не писать — н-не пишите». Как на нечто заразное посмотрев на рукопись, он вздыхает, и в голосе появляется полнейшая безысходность: «Н-но вот снова д-дали мне это. П-прочитал. Надеюсь, и остальные все п-прочитали. А?.. Д-давайте тогда разбираться. Только, б-боюсь, разнесем ведь д-до фундамента».
Сергея вроде бы и в том и в этом году не разносили — пишет нормально, печатают его, как и меня, практически что бы куда ни давал. Мы с ним более-менее модные. У сотрудников литературных журналов и дюжинки критиков… Поговаривают, что, если все будет нормально, года через два-три сами можем стать руководителями мастер-классов. Мастерами. Неплохо — мастерам, кажется, платят…
Как узенькая речка в озеро, коридор вынес нас в огромную залу с двумя этажами. На втором бар, бильярд, фонтанчик, белый рояль, а на первом вообще масса всего. В том числе фойе и вход в столовую.
Колыхая недавно возникшим брюшком, я, вслед за Сергеем, спускаюсь по лестнице.
Посреди фойе — весомая фигура главного редактора одного из ведущих журналов. Невысокий, но осанистый,
Вежливо улыбаясь, поздоровались с главным редактором за руку: мы считаемся постоянными авторами его журнала.
— Как, господа, успехи? — голос у главного тихий и мягкий, неспешный, точно он тщательнейше обдумывает, обсасывает каждое, даже самое незначительное, слово.
— Да нормально, — отвечаю я, а Сергей согласно кивает и теребит свою окладистую бороду таежника-сибиряка.
— Появилось на ваших семинарах что-нибудь интересное?
— Да так, — пожимаю плечами, — пока не очень-то как-то.
Главный удивляется, затягиваясь сигареткой:
— Гм… неужели… Но если все-таки появится — сразу же посылайте ко мне.
— Да, да, конечно!
— Конечно!
Столовая мест на пятьсот. Размером примерно с футбольное поле. У нас в армии была такая же — гарнизонный пищеблок называлась. Пахло там резко, до насморка, тухлой капустой, гуталином и хлоркой, звенело в ушах от ударов ложек о миски, а здесь… Здесь чинно все, благородно. Даже никаких особенных ароматов. Стерильность кругом и свежесть. Пансионат.
Нашли свободный стол, сели напротив друг друга. Не торопясь размотали салфетки, в которых ложка, вилка, нож, принялись за салат из свежей капусты с натертым яблоком… Нельзя сказать, что я такую штуку люблю, но по крайней мере — полезно.
— Вам харчо или борщ? — чуть наклонившись, интересуется девушка в розовом фартучке, держа на левой ладони поднос с тарелками.
— Харчо, — отвечаю.
— Мне тоже, — говорит и Сергей.
Мы знаем, какое тут харчо клевое. Жирное, густое, с баранинкой. Один минус — слишком много лука кладут.
Девушка ставит перед нами тарелки:
— Пожалуйста.
— Спасибо!
— Спасибо!
Я залезаю ложкой в тарелку и проверяю мясо. Приличный кусок, крупненький… А вообще-то, надо признать, порции хоть и вкусные, но нещедрые. В прошлом году вроде пообильней кормили.
Собираюсь высказать Сергею эту свою мыслишку, но подлетела Шевчена в красной дырчатой шали до полу, плюхнулась на стул, засуетилась, как всегда, затараторила:
— Так, а где суп? Где мой суп? — Оглянулась, недовольно крикнула разносчице: — Можно сюда одно первое! — Тут же переключилась, скороговоркой, успевая закидывать в рот салат, стала нам сообщать: — Сегодня иду в сауну! Четко, да? Знаете с кем?
Я осторожно, чтоб не обжечься, хлебаю харчо, отталкивая то и дело заплывающие в ложку ломтики лука, а Сергей, догадываюсь, снисходительно, но по-доброму улыбается. Отвечать ни он, ни я не спешим, да и какая нам разница, с кем она там куда собралась.