Минус
Шрифт:
– Давайте попробуем, - говорю, - только вот как... Я же шесть дней на работе в неделю...
– Ну, как-нибудь, - отец не унывает, - как-нибудь справимся. У меня, брат, еще есть задумка. Такое сооружение изобрел, хм, вертикальная гряда называется. Маме объяснял принцип, она одобрила. Вот посмотри.
Он берет лист бумаги, ручку, садится в наше единственное кресло, начинает чертить и рассказывать:
– Плетется сетка из проволоки и ветвей тальника или можно сосновые тонкие жерди. Метр с небольшим высотой. Слегка вкапывается в виде трубы, на дно кладется целлофан для удержания влаги. Изнутри труба тоже оборачивается целлофаном, засыпается землей и перегноем,
– предлагает мне отец разделить радость от этого изобретения, я снова киваю и улыбаюсь, правда, опасаясь, как бы улыбка не превратилась в скептическую ухмылку.
– Весной планирую поставить штук десять. Пять, скажем, в теплице, пять на улице, на солнцепеке. Эх, надо ведь как-нибудь из кризиса выбираться. Отец поднимается, выходит на кухню, обращается к маме: - Выберемся, как думаешь, мама Галя?
– Надеюсь...
– В ее голосе слышится больше усталости, скрытой досады, чем надежды, и словно в подтверждение этому начинается очередной приступ кашля.
Бодрость и одухотворенность отца исчезли, морщины на лице стали глубже, сам он как бы уменьшился ростом... Постоял, взглянул на часы, скомкал бумажку с чертежом вертикальной гряды.
– Что ж, - вздыхает, - двенадцатый час. Надо идти животину кормить. Ветер, видно, не стихнет, а они тоже - живые ведь...
15
Привез в общагу шторы, что когда-то висели в нашей кызылской квартире у меня в комнате. Тяжелые, золотисто-зеленые, они, как надежные щиты, оберегали меня от улицы с ее гулом машин, глазами окон соседнего дома, наглого солнца, страшной ночной темноты.
Теперь я вешаю эти шторы на окно в своем общажном жилье. Старую, почерневшую от пыли и сигаретного дыма тюлевую тряпицу запихнул под кровать Лехи.
Купил в магазине "Электра" нужную детальку и за полчаса наладил магнитофон. Под заумные песни Гребенщикова помыл пол, вытер пыль с небогатой мебели; не жалея, выкинул всякую ненужную мне мелочевку, скопившиеся в шкафу рваные пакеты, консервные банки, бутылки. Найденным в умывальнике черенком швабры снял из углов гирлянды превратившейся в паутину пыли.
Открыл форточку и, пока комната проветривалась, сходил в душ. Тщательно, с удовольствием вымылся, соскреб щетину с лица... Обсохнув, побывал в ближайшей парикмахерской, подстригся под канадку за шестнадцать рублей.
С деньгами - порядок. Родители выдали семьдесят, этого, если не пить, хватит надолго. Тем более что перед карантином получил двадцать талонов. Они, целые и невредимые, лежат под обложкой паспорта. И продуктов полным-полно. Можно жить.
Да, давненько, давненько я не бывал в таком приподнятом настроении. В меня словно вставили новую батарейку, и теперь я все смогу. Немного усилий, немного энергии и желания - и любое дело будет сделано. Любые преграды падут... Я впервые за долгое время свободен и крепок, меня не сковывает ни сосед-дебил (его теперь просто нет), ни отсутствие денег, ни слабость похмелья; впереди несколько выходных дней. Может, поразведаю насчет стоящей работенки. Как говорила "мама" Павлика Ксюха: под лежачий камень вода не течет. Надо действовать, надо искать, не так глупо, конечно, как эти горе-налетчики,
Походить, например, по Торговому, поспрашивать у ребят, не нужен ли им помощник, экспедитор там или кто-нибудь в этом роде, вдруг повезет. Или снова группу собрать, растормошить Шолина, он хороший ведь барабанщик; петь, естественно, не мои старые анархические агитки, а сочинить что-нибудь попопсовей. Под "Агату Кристи" или под "Сплин". В Абакане "живая" дискотека есть, с группами, по местному ТВ музыкалка выходит... Да нет, это все вряд ли, - вряд ли Шолин растормошится, вряд ли я новые песенки сочиню... Или попытаться в абаканский театр устроиться, там зарплата выше, и ее хоть "катановками", но выдают, говорят, почти без задержек. Можно поучиться, стать осветителем, а если получится - и в актеры затесаться. С молодыми парнями у них проблемы...
Пожарил мяса. Целую сковородку, с лучком. Питаться нужно хорошо, если хочешь активной жизни... Открываю литровую баночку с помидорами "виноградная лоза", ее положила мне мама на день рождения, если выпадет его отмечать здесь. До дня рождения еще с полмесяца, и неизвестно, что там будет в дальнейшем. Да и что такое календарный день рождения? Просто формальность, цифирка на бумажке. Нет, настоящий праздник у меня сегодня, сегодня мне исполнилось двадцать пять лет. Позади четверть века детской игры, ошибок, робкой подготовки к взрослости. А теперь пора наконец-то всерьез браться за ум.
Ем не спеша, смакуя, именно ем, а не закусываю. Как же это приятно! Вкус пищи не отравлен водочным духом, не заслонен ее жжением. Все внимание на саму еду, а не на выпивку.
Немного портит настроение обстановка в комнате. Убого, конечно, спору нет. Те же обои... Обесцветились от старости, кое-где по швам отклеились и загнулись. Пора бы заменить новыми. Видел сегодня в хозяйственном такие нежно-розовые, с голубыми цветочками. Неплохая расцветка...
В театре первый рабочий день. На сцене спектакль, а мы торчим в нашей тесной кандейке. Курим, пьем воду из пластиковой бутыли и ждем антракта. Вадим и Андрюня беседуют между собой о своих проблемах.
– Лялин, слышал, в больнице до сих пор, - сообщает Андрюня тревожно, - и заяву забирать не хочет, урод.
Бригадир отмахнулся:
– Гонят! Он давно дома валяется. Просто нам лапшу вешают, чтоб мы поочковали. Я тут с Семухиным поговорил один на один...
– И как?
– Хреново, как... Против вас, говорит, все. Хотят вас убрать отсюда.
– Тварю-уги!
– Но, поразмышляв, Андрюня выдает неожиданное сравнение: - Да это в принципе и понятно - они же как осы. Одного тронь - сразу вся стая набросится. А так поглядеть - вроде все друг с другом враги.
– Еще бы...
– Вадим вдруг резко повернулся к Игорьку: - А ты - чтоб никаких заиканий об увольнении. Понял? Из-за тебя ведь, мудака, завертелось. Мы его по пьяни и прикончить могли.
– Причем - легко!
– подтверждает Андрюня.
Игорек виновато поджимает губы:
– Да я, конечно, парни... Я с вами...
В кандейке жарко и душно; лучше б, ясное дело, сидеть сейчас на любимом диване в брехаловке, но путь туда нам заказан. Теперь мы для актерской братии самые злые враги. Даже женщины смотрят ненавидяще. По лицу директора, Виктора Альбертовича, заметно - он что-то решает насчет Вадима, Андрюни и Лехи (меня, надеюсь, он к избивателям Лялина не причисляет) и, по всем догадкам и слухам, решает не в их пользу... А может, это и неплохо, что их поувольняют, примут новых, меня же возьмут и сделают бригадиром. Как-нибудь по-новому себя почувствую, да и зарплата немного выше...