Мир Авиации 2005 02
Шрифт:
Снятие чашек турбокомпрессоров с 501 -го оказалось самым трудным делом. Николай Бердников (слева) и Михаил Уткин за работой. 27 февраля 1958 года
Ремонт носовой стойки 561-го
Первым делом с машины сняли все радиооборудование и часть приборов, которые можно было передать в обменный фонд запчастей. Затем началась самая сложная операция – демонтаж ТК-19 с мотогондол, поскольку их решили установить на восстанавливаемый
Демонтаж самих турбокомпрессоров затруднений не вызвал, но с моторов было необходимо выклепать ниши-чашки, в которых, собственно, и были установлены ТК-19. Для крепления чашек на мотогондолах были установлены хромансилевые профили, и их предстояло каким-то образом разрезать.
Однако хромансиль имел одну особенность: он абсолютно не желал поддаваться зубилу, поэтому его можно было лишь распилить. Но и при распилке надо было держать ножовку строго прямо. Малейший перекос – и ножовочное полотно ломалось.
На левом моторе чашку спилили относительно быстро, а вот правый оказал куда большее сопротивление – просто у людей, видимо, уже накопилась усталость. Запас ножовочных полотен (а их и было-то взято с десяток, не больше) стал убывать, поскольку ломались они одно за другим. Главный вопрос состоял в том, что кончится быстрее – запас полотен или работа. К сожалению, победа осталась за последней – когда пилить осталось всего сантиметра полтора, последнее ножовочное полотно сломалось. Бросать начатое было жалко, поскольку осталось вроде бы всего ничего, и из обломка одного из полотен соорудили импровизированную пилку. Однако эти последние миллиметры оказались самыми трудными, поскольку отняли больше часа времени.
При иных обстоятельствах, может быть, работающие даже могли бы пошутить, сравнив себя с известными персонажами Ильфа и Петрова, которые перепиливали на морском берегу пудовые гири, но было уже не до шуток, настолько все вымотались. Однако к подходу санно-тракторного поезда 27 февраля дело было сделано. Поезд за двое суток доставил всех на Пионерскую, после чего железо поехало дальше, а авиаторы добрались до Мирного самолетом.
Американский ледокол «Бертон Айленд» на рейде Мирного. Поскольку договор, запрещающий заход в Антарктиду вооруженных кораблей будет подписан только на следующий год, судно несет баковую 40-мм артустановку. 29 января 1958 года
HUL-1 в Мирном. 29 января 1958 года. Машина была окрашена арого по правилам в оранжевый цвет…
…но богатейшие и освященные Второй мировой традиции американского nose-art все-таки взяли свое
Советские полярники на ледовом континенте были не одиноки. К этому времени в Антарктиде, помимо наших, действовали станции десяти стран. Особенно преуспели в послевоенных исследованиях американцы, успевшие застолбить за собой Южный полюс. По соглашению с США практиковался, например, обмен метеорологами, когда на американской станции проживал наш специалист (во время работы 3-й КАЭ это был П.Д. Астапенко), а американский – у нас. Этот порядок действовал, начиная со 2-й КАЭ.
29 января 1958 года к Мирному подошел американский ледокол «Бертон Айленд». С палубы корабля поднялись два оранжевых вертолета HUL-1, которые за несколько рейсов перевезли на берег американскую делегацию. Начальство уединилось для двухсторонней встречи, а остальные разбрелись по станции, найдя себе собеседников по интересам. Нашлись среди американцев и авиационные специалисты.
Группа американцев, судя по всему, технарей, из которых особенно выделялся весьма диковинно выглядевший на фоне льдов негр, равнодушно пройдя мимо Ли-2, заинтересовался вертолетом Ми-4. Интерес, судя по всему, был вызван большим сходством советской машины с вертолетом Сикорского Н-19. Гостям незамедлительно устроили экскурсию, но не к действующему 963-му борту, а к уже «разбомбленному» другому Ми-4. Эта машина была привезена в Мирный одновременно с 963-м в 1956 году, но ресурс ее был уже добит,
Помимо тех американцев, что прибыли с визитом, в Мирном жил присоединившийся к экспедиции еще в Кейптауне метеоролог по имени Мартин Рубин, сменивший своего предшественника Картрайта. Собственно говоря, этот факт можно было бы и не упоминать в данном повествовании, но были обстоятельства, которые заставляют рассказать о его работе с советскими полярниками поподробнее.
Американец добросовестно трудился на метеостанции вместе с советскими специалистами и хотя по-русски говорил он весьма слабо (что не мешало ему вести кружок по углубленному изучению английского языка), никаких нареканий по работе к нему не было (ведь Мартин Рубин был одним из ведущих метеорологов американского флота), от русских он не отставал, а в летнее время подданный дяди Сэма даже загорал вместе с метеорологами на крыше их домика. Однако вскоре авиаторы подметили, что американец проводит свободное время (а у метеорологов, в отличие от, например, авиационных специалистов, оно было) в прогулках по окрестностям станции, частенько выбирая для этого места вблизи аэродрома. Обвешанный несколькими фотоаппаратами с телевиками, иностранный гость много фотографировал, и у тех, кто работал на аэродроме, возникло сильное подозрение, что фиксирует на пленку он исключительно их. Однако на вопросы, что он снимает, мистер Рубин неизменно широким жестом указывал вокруг себя: мол, поглядите, какой пейзаж. И тем не менее держалось устойчивое подозрение, что интересует его не столько пейзаж, сколько «натюрморт» на его фоне – люди и самолеты. Однако запретить гостю ходить на аэродром все равно было невозможно, и к частенько маячащему то там, то тут оранжевому комбинезону скоро привыкли, тем более, что ничего секретного на аэродроме все равно не происходило. Иногда американец устраивал в столовой просмотры отснятых им кадров (это были цветные слайды – несбыточная мечта советских фотолюбителей 50-х годов), и на них действительно были пейзажи окрестных мест и тюлени с пингвинами. Однако ни одного кадра, изображающего аэродром и самолеты на нем, показано так и не было. У некоторых это лишь укрепило подозрение, что уж эти-то кадры пойдут вовсе не в его личный архив.
Так или иначе, но постепенно все смирились с присутствием «неуловимого шпиона» (как в том анекдоте: «А почему неуловимого?» – «Да кому он, на хрен, нужен!»). Видимо, задание у него все-таки было – отношения между СССР и США к тому времени все более обострялись…
Однако Антарктида оставалась зоной вполне пацифистской: даже при испытаниях ускорителей К-5 – вроде бы действительно секретных – американца с аэродрома никто не прогонял, и он много и с удовольствием снимал. И кто знает, может, и по сей день где-нибудь в архивах Лэнгли лежат те кадры. Эх, сюда бы их, в эту статью…
Ответный визит к американцам был запланирован на весну. Было решено лететь на станцию Мак-Мердо не по короткому пути, вдоль побережья, а через Южный полюс, тем более, что раньше никто из наших через него не летал. Естественно, что лететь было возможно только на Ил-12, не было сомнений и в том, кто возглавит его экипаж – это мог быть лишь командир отряда. Для перелета был назначен закрепленный за ним борт Н440. На самолете предварительно заменили оба мотора, после чего машине, чтобы они обкатались, дали налетать около 50 часов, избегая при этом чрезвычайных режимов.
Аэродром американской станции Мак-Мердо. Слева направо: В-26 «Инвейдер», UH-34, R4D (флотское обозначение С-47), P2V «Нептун», «Бивер», R4D-8 (он же LC-117, он же «Super ОС-3»). На переднем плане – дом Роберта Скотта (находится внутри строения). 25 октября 1958 года
Расстояние, которое предстояло пройти, сильно превышало максимальную дальность Ил-12, поэтому на борт, помимо полной заправки, было дополнительно принято десять 275-литровых бочек с бензином и шесть канистр масла. Нагрузка самолета при этом вышла за разрешенные пределы, поэтому помимо экипажа в гости к американцам полетели лишь начальник экспедиции Е.И. Толстиков и его заместитель по науке профессор-метеоролог В.А. Бугаев. Из Мирного вылетели 24 октября, как только позволила погода.