Мир без милосердия
Шрифт:
Мейсл как будто понял, что тревожило Дональда, и теперь вновь выглядел тем же хладнокровным, уверенным Мейслом, который умел надежно укрыться за маской внешнего спокойствия.
— Конечно, — мягко ответил он, — интересы клуба дороги мне так же, как и вам, и всем, кто связан с этим славным именем «Манчестер Рейнджерс». Меня удивляет ваш вопрос!
Последнее замечание было явно направлено на то, чтобы заставить Дональда высказаться. Но, почему-то передумав, Мейсл, не дожидаясь объяснений Роуза, сказал:
— Впрочем, вам сейчас трудно, Дон, судить обо всем, что стоит за этим процессом. Нам
Получив утвердительный ответ Дональда, он встал, тем самым давая понять, что беседа закончена.
— Кстати, Дональд, позвоните, пожалуйста, сыну. Он от вас без ума и все время спрашивает, не вернулся ли мистер Роуз. Сейчас он на ипподроме, где-то в конюшнях, но скоро вернется домой. Право, Рандольф будет очень рад встретиться с вами. Как, впрочем, и я. — Мейсл улыбнулся Дональду неожиданно мягко, по-человечески, а не той дежурной улыбкой, которая отводилась у него для деловых встреч.
Роуз вышел из кабинета, проклиная себя за свою нерешительность.
«Единственное, и это, впрочем, немало, что я узнал, — процесс будет. Значит, будет бой...»
И сразу вся теплота улыбки Мейсла остыла для него.
«Я не могу допустить, чтобы Мейсл спекулировал именами Дункана, Дэвиса, Неда и всех, кто погиб в этой проклятой катастрофе, чтобы он наживался на памяти погибших... Мейсл прекрасно понимает, что делает, и, судя по разговору, не собирается отступать от задуманного. А что, собственно, нужно мне?! Может быть, я действительно лезу не в свое дело?»
Дональд попытался представить ход судебного процесса.
«Обвиняющая сторона перечисляет фантастические способности игроков, погибших под Мюнхеном. Пересчитывает до шиллинга все деньги, потерянные из-за срыва очередных матчей. Доказывает, что за Тейлора недоплачено столько-то и столько-то за Эвардса... Перед завсегдатаями судебных залов будут стоять гигантские цифры — продажные стоимости игроков. Грязные «пепптокс» — торги из-за каждого фунта стерлингов — будут внесены в святыню правосудия! Ерунда! Суд откажется рассматривать подобное дело! Это же всемирное посмешище! Ну, конечно, суд не будет рассматривать дело!»
Последняя мысль несколько успокоила Дональда. Он начал искать всевозможные доводы в пользу своего заключения. Но потом вспомнил о Мейсле и понял, что питает тщетную надежду, — такой человек, как Мейсл, не привык заниматься пустым делом.
Сомнения терзали его до самого вечера. В служебной ложе стадиона «Манчестер Рейнджерс», бетонный квадрат которого вмещал более восьмидесяти тысяч зрителей, он появился перед самым свистком судьи.
Матч — это зримый кульминационный момент деятельности огромного делового
Правда, Дональд не был столь слеп, как эти толпы неосведомленных болельщиков, занятых только результатом матча, положением команды в таблице да походкой своего кумира. Он и раньше был знаком с закулисной кухней, хотя и не слишком хорошо. Но пока это не касалось его так близко, не затрагивало его чувств и взглядов, он отмахивался от многих фактов, которые отнюдь не считал соответствующими высоким принципам спортивной борьбы и гражданской честности.
Сегодня он, быть может, в первый раз вошел в раздевалку «Манчестер Рейнджерс», не испытывая ни игрового возбуждения, ни тревоги за исход матча. Такое происходит с человеком, который всю жизнь верил в святость своего дела и вдруг увидел, что годами творил неладное.
Дональд вошел тихо, без приветствий и уселся в уголке, стараясь, как всегда, послушать, что говорится в комнате, наполненной нервным ожиданием борьбы. В этой комнате, со стенами канареечного цвета, отделанными темно-коричневыми деревянными панелями, он собирал те крупицы сведений о закулисной жизни команды, которые всегда заставляли «играть» его репортажи.
Независимо от того, с кем — с сильным или слабым противником — предстояло встречаться, в этой комнате жили смех и юмор.
«И заводилой был Дункан Тейлор! — невольно подумал Роуз. — Опять Тейлор! Нет, это становится выше моих сил!» И чтобы отвлечься, начал осматривать комнату, вслушиваясь в разговор.
Глядя на развешанную по толстым деревянным крюкам одежду, Дональд мог, не опуская глаз вниз, на общую скамью, где расселась команда, угадать хозяина. Так небрежно вешает костюм только Бен Солман. Ни у кого другого нет более яркого и безвкусного галстука, чем у Ральфа Мея. Неряшливостью Солмана и безвкусицей Мея отличается вратарь Денни Прегг. И наоборот, никто так не аккуратен и не изыскан, как Роджер Камптон.
Посередине комнаты красуется нечто среднее между операционным столом и высокой двухспальной кроватью, покрытой хрустящей простынью. Дробно перебирая шипами по деревянному полу, главный тренер Элмер Бродбент топчется вокруг стола и делает массаж Бену Солману.
Крис Марфи, одетый элегантно, как на прием, — черный костюм, белая рубашка, галстук бабочкой, букетом топорщащийся из кармана носовой платок, — по очереди переходит от Бобби Нилена к Гарри Миллару и что-то шепчет на ухо каждому. В ответ получает или улыбку, или громовой раскат смеха, или возглас удивления. Марфи верен себе до конца. Сегодняшняя игра с «Челси» — предварительный дележ первого места в лиге, а он шутит, словно это обычный бенефисный матч, скажем, Денни Прегга.
Марфи каждую минуту, даже перед самым выходом на поле, действует, руководствуясь своим излюбленным законом: «Хорошим футболистом рождаются, великие же футболисты воспитываются!» И сам неустанно воспитывает. Его глаз наметан, как у первоклассного портного, который, пройдя мимо случайного встречного, может сказать, сколько сантиметров надо убрать по шву на его пиджаке.