Мир царя Михаила
Шрифт:
– Господа, - продолжил король, обращаясь к Раабен-Леветцау и Кристенсену, - вы понимаете, что я не могу единолично принять решение о присоединении Дании к этому Союзу. И потому, прошу вас приложить все силы для того, чтобы добиться одобрения в фолькетинге моего решения.
– Все это замечательно, Ваше величество, - нарушил немного затянувшееся молчание Енс Кристенсен, - но, Дания - маленькая страна, и в случае нашего присоединения к союзу двух великих европейских монархий, на нас может обрушиться третья, не менее великая монархия, с примкнувшей к ней республикой. Что тогда будет
– Да, об этом надо хорошенько подумать, - подал голос граф Раабен-Леветцау, - тем более, что в начале прошлого века корабли этой островной монархии дважды нападали на Копенгаген, и громили орудиями своих линейных кораблей кварталы нашей столицы.
– Гм, - впервые обозначил свое присутствие на данном совещании германский министр. Потом он встал, и, достав из кожаной папки лист бумаги, с поклоном передал его королю Кристиану.
– Это послание моего императора вам, Ваше величество, - сказал фон Рихтгофен.
– В нем он дает гарантии полной безопасности для Датского королевства в случае нападения на нее любой из европейских держав. Подчеркиваю - ЛЮБОЙ!
– министр иностранных дел Германской империи пристально посмотрел в глаза короля.
– Мы когда-то воевали с вами, - сказал он чуть погодя, - но война та уже стала достоянием истории и историков. Надо начать жить не прошлым, а настоящим. Лишь тогда у нас у всех появится шанс на счастливое будущее.
– Ваше величество, - прервал я немного затянувшуюся паузу в беседе, возникшую после слов германского министра, - Россия тоже станет гарантом вашей безопасности. Вы можете быть абсолютно спокойны. Два флота - российский и германский, наши сухопутные части, которые в самое короткое время будут переброшены в случае опасности в Данию, наконец, мощные береговые батареи и мины, которые будут выставлены нашими минными заградителями - все это позволит сохранить Данию от угрозы нападения какой-либо другой державы.
– Если это так, - задумчиво сказал Енс Кристенсен, - то тогда есть смысл одобрить в фолькетинге предложение Вашего величества. Дания должна перестать быть “мальчиком для битья”, на которую в любой момент могут напасть эти наглые британцы.
– Только, господин министр, - обратился он к Освальду фон Рихтгофену, - прежде чем заключить договор о присоединении к вашему Альянсу, хотелось бы получить письменные гарантии неповторения тех пагубных для нашего королевства событий, которые произошли пятьдесят лет назад. Вы понимаете, о чем идет речь?
Это был более чем прозрачный намек на войну между Данией и Пруссией, которую поддержала Австро-Венгрия. В ходе той войны Датское королевство лишилось Шлезвига, Гольштейна и Лауэнбурга.
– Мой император готов дать подобные гарантии, - отчеканил фон Рихтгофен, - а следить за их выполнением будет Российская империя. Мой уважаемый коллега это подтвердит, - и германский министр кивнул в мою сторону.
Видя, что разговор пошел в благоприятном для нас направлении, я решил подсластить пилюлю.
– Ваше величество, - сказал я, - хочу добавить, что присоединение к нашему Альянсу может дать Датскому королевству не только безопасность, но и вполне материальные выгоды. Я имею в виду финансовые,
После сказанных мною слов глаза у Енса Кристенсена заблестели, и он переглянулся с графом Раабен-Леветцау, на лице которого появилась довольная улыбка.
И я понял, что теперь договор о присоединении Дании к Альянсу пройдет в фолькетинге без особых затруднений.
– Господин Дурново, господин фон Рихтгофен, - обратился к нам король Кристиан, - нам надо будет еще раз, как следует обдумать ваше предложение. Но, я думаю, что решение по нему будет благоприятным.
Мы с фон Рихтгофеном раскланялись, и вышли из кабинета.
– Господин Дурново, - обратился ко мне германский министр, - а не отметить ли нам нашу сегодняшнюю беседу в ресторане?
– А почему бы и нет, - сказал я, снова вспомнив свою лихую флотскую юность.
– Я тут знаю одно хорошее местечко…
21 (08) марта 1904 года. Утро. Санкт-Петербург. Варшавский вокзал.
Инженер и изобретатель Тринклер Густав Васильевич.
Петербург встретил меня звонкой капелью, осевшими сугробами и громкими писком драчливых весенних воробьев. В Германии, которую я покинул три дня назад, получив телеграмму с приглашением прибыть от самого Степана Осиповича Макарова, уже вовсю зеленела трава и светило солнце. Там весна уже была в разгаре, а тут только начиналась.
Но за год моего отсутствия Петербург сильно изменился. Он стал каким-то напряженным и нервным. Главной приметой нового времени стало военное положение, о котором свидетельствовали патрули на вокзале, встречавшие каждый прибывающий в столицу империи поезд. О том, что в Петербурге после убийства императора Николая II начались волнения, даже мятеж, который был подавлен быстро и жестоко. Во всяком случае, об этом писали в германских газетах. Писали там и об установленном в городе Особом порядке управления, и о стремительных и безжалостных действиях новой русской спецслужбы ГУГБ, в считанные дни переловившей убийц и заговорщиков. Сказать честно, читать такое было немного страшно. Но я все равно поехал, поскольку адмирал Макаров настоятельно телеграфировал мне о том, что русский флот крайне нуждается в моем изобретении.
Выйдя из вагона, я огляделся. Большая часть прибывших попадала в город беспрепятственно. Но некоторых пассажиров после проверки документов фельдфебелем - старшим вокзального патруля - солдаты отводили в стоящую на площади большую черную карету. Но вот дошла очередь и до меня. Мысленно прочитав молитву, я протянул фельдфебелю свой паспорт.
Взяв его в руки, тот прочитал вслух - Тринклер Густав Васильевич, инженер, - оторвавшись от чтения, он поднял голову и посмотрел мне в глаза.
– Да, - ответил я, - вы не ошиблись. Я инженер Густав Васильевич Тринклер. А в чем, собственно, дело.