Шрифт:
Пролог
Летнее знойное солнце никак не хотело уступать скупым вечерним сумеркам. Деревня Смердюки, опаляемая смертоносными лучами, притихла в трепетном ожидании ночной прохлады. Жуткая зловонная жижа за улицей с южной стороны деревни, именуемая целебным грязевым вулканом, на жаре издавала воистину неописуемый аромат. Вопреки заверениям знахарей в целебности данной грязи, подкрепить здоровье к грязевому болотцу ходили только деревенские свиньи. Смердючяне же специфическое целебное благоухание нарочито не замечали, в чем рьяно убеждали всех своих знакомых из соседних
В одном из дворов двое крепких мужчин в самом расцвете сил, с выпирающими из-под рубах натруженными животами, царственно восседали на сосновом бревне, облокотившись на косой сарай. Вне всяких сомнений, односельчане держали совет, а судя по важным побагровевшим лицам и ополовиненной бутылке самогонки – дело было серьезное.
– Пять курок – бах и нема, одни перья по соломе. А какие были славницы – что не день, то каждая по яйцу! А то и по два! Вот веришь, Игнат, по два! А то и по три! – горе и досада захлестывала мужика как стакан самогона, который незамедлительно опрокинулся следом.
– Ты, Данко, так не убивайся. Главное что сами живы и корова на месте, чай не пропадете, – Игнат ободряюще хлопнул соседа по плечу, но ладонь прошла по касательной, и он чуть было не рухнул в объятья собутыльника.
– Да я же тебе человеческим языком говорю, что Марушка не доится целый день, как сглазил кто! Видно падла та, что курок истерзала, скотину до обморока напугала. Все – считай, нет коровы в хате. А какая корова была! Да я кожен день в морду её целовал. По три ведра молока в сутки давала, а то и по четыре! Холил и лелеял сил не жалея, баба моя в жизни столько ласки и добрых слов не видывала, как моя Марушка, – горькая скупая слеза покатилась по пухлой щеке Данко и упала на штанину.
Стоило ли говорить, что вся скотина в доме, в том числе пяток почивших курок, кроме отборной брани от Данко ничего не слышали и при его появлении готовы были бежать если не в темный лес за деревней, то в соседние дворы на растерзание кабыздохам – так точно.
– Ну, с одной стороны прибыло, с другой отбыло, – философски рассудил сосед. – Лошадь то ничейную на опушке нашел, чай неспроста! Считай, что компенсацию заранее получил!
– Ты мне, сосед, про гадину эту не напоминай! Бесы в ней живут, не иначе! Жрет как три борова, а в плуг али телегу под страхом смерти её не запряжёшь! С хлева только оседланная в свое седло, что на ней было, выходит. Так я его и не снимаю теперь.
– Дык рысак же это! Куда ей в плуг, ты кобылу эту лучше в город продай, она холеная, здоровая – на потеху сударям, что охотиться полюбляють и девок катать галопом, чтоб те покрепче к ним жались.
– Игнат! Соседушка, а ведь прав ты! Да за такую кобылу не меньше десяти тысяч золотых дадут. Можно всю зиму не бедствовать, корову на излечение к ведьмаку сводить, да еще десяток курок завести, – Данко растекся в довольной улыбке и чуть было не полез целовать ненаглядного соседа, как тут гулко скрипнула косая стена, и за сараем будто мешок с костями рухнул наземь. Два соседа, то ли с перепуга, то ли с перепоя начали синхронно икать.
Из-за угла показалась чья-то костлявая рука, за которой последовала седая голова. На мужиков уставились знакомые всей деревеньке отекшие блестящие глаза,
– Глянь, Данко, ик! Родственничек твой…ик… пожаловал. Не иначе бутыль самогона учуял…ик… экстрасенс мать его.
– Да какой он мне родствен….ик. Седьмая вода на киселе, – Данко отхлебнул из бутылки, и икоту как рукой сняло. Игнат последовал его примеру, а нежалованный гость сухо сглотнул. – Ты чего, дед Похмел, по дворам чужим ползаешь?
Пожилой мужчина с трудом нашел в себе силы встать с травы, подтянул рваные штаны и неуклюже поклонился:
– Вечер добрый, односельчане! Вот думаю, дай ка схожу узнаю, как у моего троюродного… эм, брата али свата по линии жены моей покойной, чтоб ей там медом было помазано, дела. Люди брешут по селу, что курок задрали у Данко. Пособолезновать пришел…вот, – мужик окинул компанию мутным взором, но двадцатилетний стаж алкоголизма за чужой счет приносил свои плоды – дед Похмел был прирождённым психологом и вписывался в любую компанию, где наливали и где вовсе не хотели ему наливать. Каждые похороны на селе сопровождались его горькими стенаниями и историями о покойном, которых никто, конечно, кроме него самого припомнить не мог. На каждой свадьбе и именинах он пел скверные частушки, под которые все смущенно хихикали. Бывало, что путал сценарии данных событий – за что неоднократно получал в глаз.
– Ты ступай отседова, Похмел, а то смеркается уже, потеряешься средь бурьяна, – начал было издалека намекать Игнат, но тут в диалог вступил уже разгорячённый Данко:
– Да видал я твои соболезнования, знаешь где?! Буд-то не вижу как ты слюной на бутылку изошёлся!
– Ты погоди, Данко, не разобравшись напраслину на человека наводить… – тихо и смиренно начал дед. – Али мы люди чужие? Я с ответами к тебе пришел, помочь и предостеречь по-родственному, а не за самогоном проклятым, – повисла полная недоумения тишина, лишь только начинавшие стрекотать сверчки её несмело нарушали. Данко округлил глаза, с неведомо какой целью осмотрелся по сторонам и так же тихо спросил:
– Какими ответами? Зачем это… все нормально у меня, только курки вон.
– А не скажи, – дед без церемоний подвинул товарищей и присел на бревно. – Неужто не задавался ты вопросом, за какие-такие прегрешения тебе кара эта ниспослана? А то, что третий день солнце поля жарит, а на небе ни облачка? Того и гляди пожары начнутся, ни лесов со зверьем и ягодами, ни полей с зерном не останется… тьфу-тьфу, – мужики повторили за дедом и отплевались через левое плечо, постучав по сараю.
– Ну, крупица истины в этом, конечно, есть …, – Игнат почесал затылок и уставился в темнеющий за околицей лес.
– Да, погоди ты, Игнат, не перебивай! Продолжай, дед. Дык к чему это ты клонишь?
– Смотрю я, дела вам нет до бредней старика. Раз уж вы смирились с грядущей голодной зимой – то я пойду. Я свое уже пожил, – начал привставать с бревна Похмел, лукаво улыбаясь себе в усы. Тяжелая рука Данко опустила его за плечо на место и резво наполнила стакан самогоном. Дед не спеша, как бы делая одолжение, выпил и продолжил: – Вомпэр в селе завелся, не иначе, – звонко хлопнул рукой по ноге Похмел. Мужики вздрогнули, в соседнем дворе протяжно закричал петух.