Мир Гаора

Зубачева Татьяна Николаевна

Когда они выехали из Клумбочки, Гаор прибавил скорость.

– Домой, - распорядился хозяин, - и не лихачь, понял?

– Да, хозяин, - ответил Гаор, плавно входя в поворот.

Мальчишка ещё немного поболтал и вдруг сразу, будто его выключили, заснул. Ридург негромко рассмеялся, усаживаясь поудобнее и укладывая сына у себя на коленях.

– Кончилась моя спокойная жизнь. Этот всем жару даст, никому мало не покажется. Гриданг за ним будет, как за каменной стеной. Тихим быть нельзя, стопчут, пройдут по тебе и под ноги не посмотрят.

Гаор угрюмо молчал, но его молчания

не замечали.

Небо быстро затягивали тучи, заметно потемнело, и Гаор включил фары.

– Ты поаккуратнее, - тихо сказал Ридург.

– Да, хозяин, - механически откликнулся Гаор.

Все его силы уходили сейчас на тщательно, упорно загоняемую вглубь, чтоб и случайно не вырвалась, ненависть к этому мальчишке. Мальчишка не виноват, что у него нормальный отец, а не сволочь вроде Яржанга Юрденала. Родителей не выбирают. И он не выбирал, и к матери... нет, у него к матери нет, и не может быть претензий, она всё сделала для него, даже, как ему ещё тогда в самые его первые рабские месяцы у Сторрама сказали матери: "Отмолила тебя матерь твоя". Он уже знает, что это значит. И во всех его бедах виноват только один человек, генерал спецвойск Яржанг Юрденал, отцеубийца, братоубийца и... сыноубийца, да, так, то, что он сделал с ним, это тоже убийство. А Братец, Гарвингжайгл Юрденал... да, слизняк, дурак, сволочь, как угодно, но заявление в Ведомство Юстиции писал отец. Брат брата рабом не делает. Гарвингжайгла и слушать никто бы не стал. Отец - полный хозяин над бастардом... как над рабом? Так что, бастард - это раб? Только не купленный, а рождённый? А использование и содержание раба определяет хозяин. А у бастарда отец? Как хочет, так и содержит, чему хочет, тому и учит. А... а ведь ты всегда знал это, тебе ещё Сержант объяснял, кто ты и какие у тебя обязанности перед отцом и родом, а прав нет. Чего же ты сейчас изумляешься? Целку строишь. Ни раб хозяина, ни бастард отца не выбирают. Кому-то везёт, а кому-то и нет. Вот и всё.

– О чём мечтаешь?
– ворвался вдруг голос хозяина.

Гаор вздрогнул и сообразил, что его о чём-то спрашивают и, похоже, не в первый раз.

– Да, хозяин?

– Размечтался о чём, говорю.

– Так, хозяин, - неопределенно ответил Гаор, надеясь, что вопрос был риторическим и его ответа не требуется.

Но хозяину хотелось поговорить.

– Ты ведь тоже бастард, так?

– Да, хозяин, - глухо ответил Гаор.

"Не касался бы ты этого, ну чего ты лезешь?" - мысленно попросил Гаор

– А тебя как забирали?
– вдруг с живым интересом спросил хозяин.

Гаор крепко выругался про себя, лицо его дёрнула мгновенная гримаса ненависти.

– Очень просто, - он забыл добавить положенное обращение, но Ридург словно не заметил этого: таким был сейчас его подчеркнуто спокойный, до равнодушия голос.
– Приехала военная машина. Два автоматчика взяли улицу под прицел. Я не успел убежать. Мать вышла на крыльцо. Из машины вышел отец. Сказал всё, что положено, швырнул матери в грудь карточку и деньги, две бумажки, автоматчик меня поймал и запихнул в машину. И меня увезли. И всё.

– И всё?
– с какой-то странной интонацией переспросил Ридург.

– Что же ещё?
–

пожал плечами Гаор.
– Для начала, как и положено, меня избили. Чтобы не кричал, не плакал и не звал мать, - и жёстко повторил, исключая дальнейшие вопросы.
– Всё.

Он уже настолько справился с собой, что дерзил, не прибавляя положенного обращения, вполне сознательно, напрашиваясь, нарываясь на удар или обещание "горячих". Пусть бьёт, на то и хозяин, но тогда прекратится этот ненужный напрасный разговор.

Казалось, Ридург понял это. Потому что прекратил расспросы, но и не ударил. Теперь они ехали молча. Ровно гудел мотор, да уютно посапывал на руках Ридурга мальчишка. Ридург сидел прямо, будто избегая сейчас смотреть на лицо сидящего рядом раба, хотя ничего особого уже в этом лице не было. Деловитое спокойствие, сосредоточенность на выполняемом сейчас не самом сложном, но и требующем внимания деле.

Гаор уже совсем успокоился, но не жалел о вспышке. Отпор надо давать, а то так и норовят в душу залезть, по душе ударить. Рабы его не расспрашивают, понимают, а этот... Ну, так и получи.

К дому они подъехали уже в полной темноте.

– К парадному, - разжал губы молчавший всю дорогу Ридург.

– Да, хозяин, - механически откликнулся Гаор.

Он въехал на "чистый" двор, развернулся у крыльца, и почти сразу распахнулась дверь и порывисто выбежала хозяйка.

– Привёз? Давай сюда. Куконя, Белёна, вещи возьмите.

Хозяин вышел из машины и понёс спящего мальчика в дом, рядом шла хозяйка. Гаор молча вылез, выгрузил из фургона чемодан и коробку и, не предложив Куконе и Белёне помочь, полез обратно. Те удивлённо посмотрели на него, но промолчали.

Загнав фургон в гараж, Гаор, не откладывая, взялся за мытьё, заправку и прочее. Хотя обычно ему после рейсов давали два-три дня отдыха, но скакнет хозяину завтра ехать...

– Рыжий, - сунулась в гараж Трёпка, - ужинать иди.

– А пошла ты... Лутошка где?
– рявкнул он в ответ.

Трёпка даже ойкнула от неожиданности и исчезла.

Вместо Трёпки пришла Большуха.

– Ты чего есть не идёшь? Простынет всё.

Грубить Матери он не посмел и хмуро ответил.

– Сейчас. Закончу и приду.

– И утром успеется, - спокойно ответила Большуха, - не дёрнут тебя завтра. Пошли.

Он выпрямился, бешено глядя на неё, не зная, как объяснить...

– У них свои дела, - спокойно сказала Большуха, - ты свою работу на сегодня справил, твоё время сейчас. А на них не смотри. У них своя жизнь. А у тебя своя.

Гаор перевёл дыхание и поклонился ей.

– Спасибо, Мать.

Он, как заново, оглядел гараж, решительно захлопнул крышку капота фургона и сдёрнул с гвоздя у двери свою куртку-ветровку.

– Иду, Мать.

В кухне, как всегда по вечерам, тепло, светло, уютно, пахнет едой. Все спокойно сидят за столом, отдыхают.

– Давай по-быстрому, паря, - озабоченно сказала ему Красава, раскладывая по мискам кашу.

Они что, его ждали, не начинали без него? Гаор почувствовал, как у него даже щёки загорелись от стыда. Это получается, что из-за его психов остальным ужин задержали. Стыдобища!