Мир хижинам, война дворцам
Шрифт:
Но Савранский был опытный управляющий.
— Давайте, люди, — уговаривал он, мурлыкая, будто кот на печке, — составим «примирительную камеру» из представителей. Пускай «камера» и решает. Вон в Макарове у господина фон Мекка «примирительная камера» все дела по компромиссу — есть такое слово — решает. И у господина Родзянки в Бабинцах тоже. А Родзянко — они ведь министры: наперед обо всем догадываются!.. А господское предложение такое: пускай уж восьмая часть вам…
Народ колебался. Восьмой сноп, ясно, лучше девятого, да ведь седьмой–то был бы
— Ну? Как решаете, люди? От двух коп [24] пятнадцатка! Слыхано ли это при старом режиме? При царе пятнадцатку брали от двух с половиной коп!
— На полкопы полснопа — только и пользы от революции! — насмешливо откликнулся Вакула Здвижный, добавив при этом крепкое словцо.
Тем временем от моста через Здвиж с Киевского большака один за другим выезжали возы. Кони шли мелкой рысью, на возах сидело полно людей, и это они выводили песню: «Ой видно село, широке село під горою… ”
24
Копа — шестьдесят снопов.
— Что за люди? — спрашивали бородянцы друг друга, вглядываясь в сумерки. — Москали, что ли? Поют по–нашему, а песня вроде незнакомая…
Но девчата уже разглядели. На каждой телеге сидел подле возчика один настоящий солдат, а дальше словно бы тоже солдаты, да, только вроде не наши: не в зеленых гимнастерках, а в серых тужурках, и на голове не фуражки, а какие–то смешные горшочки вверх дном.
— Тю! — плюнул кто–то. — Да то ж австрияки!
— Пленные! — завизжала детвора и что было духу помчалась к дороге.
Савранский снял шляпу и широко перекрестился:
— Слава богу, наконец–то приехали!..
Австрийских пленных для уборки урожая граф Шембек затребовал у комиссара Временного правительства уже давно, но все не было свободных, а господин Эммануил Стефанович Свейковский из Кашперовки на Таращанщине, куда пригнали дивизию пленных для использования на полевых работах, никак не соглашался одолжить графу хотя бы две сотни. Потому–то Савранский так ласково и уговаривал сегодня людей. Хорошо, что не договорился еще! Теперь граф Шембек будет с хлебом, а люди…
Савранский снова заговорил, но уже не мурлыча, а грозно:
— Ну да, австрияки! Будут убирать хлеба за харчи. А вы… как знаете. Не хотели по–хорошему соглашаться на девятый сноп…
5
С большака выехал один воз и завернул к первых хатам бесконечной бородянской улицы, за ним — второй, третий, четвертый…
Люди стояли растерянные. Вот те на!
Пятый… Шестой…
— Целая рота! — подсчитал Вакула Здвижный. — А будь вы прокляты! В наступление на наш хлеб пошли! Мало им войны на позициях, так они и тут поперек нашей жизни становятся…
Женщины
Савранский тем временем толкнул возчика в спину:
— Гони! На дороге перехватим — встретить надо!..
Возчик вынул древко из гнезда и передал флаг побледневшему Тимофею Гречке. Старшина и земком спрыгнули с брички. Управляющий торопится, а бричка — панская…
— По–нашему вроде поют! — недоуменно прислушался старшина. — Какие же это австрияки? Может, это еще и не австрияки?
— Австрийцы! — весело откликнулся Савранский. — В австрийской армии нашего брата, малоросса, немало!
И когда уже бричка тронулась, крикнул:
— Ну так смотрите: ежели кто надумает, приму за десятый, как до войны бывало… А не надумаете… — он махнул рукой и уехал.
— Как за десятый? — откликнулся кто–то. — Говорили же за девятый и восьмой…
Но бричка, выбравшись из круга, катила уже к большаку, туда, где начиналась шембековская аллея старых лип. Кони бежали быстро, возчик подгонял их кнутовищем, люди уступали дорогу: молодые ругаясь, a старшие — снимая перед управляющим шапку.
Когда бричка подъехала к началу липовой аллеи, из–за крайних хат показались первые подводы. С веселой песней. «Хто ж нас поцілує в уста малинові!» — ведь оно и в самом деле весело вырваться из–за лагерной колючей проволоки на приволье полей — австрияки прокатили через село из конца в конец рысью, подмигивая девчатам. Следом бежала орава мальчишек и с визгом забрасывала возы кизяками и комьями сухой земли.
Управляющий поставил свою бричку поперек дороги и подал знак возчикам остановиться. Подводы останавливались, наезжая одна на другую, потому что гнали их рысью. Было их шесть — по двадцать солдат на каждой, сто двадцать пар рабочих рук!
С переднего воза соскочили двое, подошли к Савранскому и по–военному откозыряли. Тот, что в гимнастерке, приложил пять пальцев к козырьку фуражки — по–нашему. Второй, в серой австрийской куртке, отдал честь по–австрийски, коснувшись двумя пальцами козырька. Первый был унтер–офицер русской армии, начальник охраны; второй — очевидно, старший из пленных.
Унтер–офицер рапортовал:
— Так что согласно приказу командующего округом доставлены австрийские пленные в количестве ста двадцати человек для уборки урожая в бородянском имении графа Шембека, сроком на три месяца!
Австрийский солдат протянул бумажку. В ней было написано:
«Удостоверение. Капрал Степан Олексюк–Тудор назначается старшим над ста двадцатью пленными в России стрелками австро–венгерской цесаря Франца–Иосифа Габсбурга армии на время отбывания полевых работ на территории Киевской губернии, Бородянской волости, в имении графа Володзимежа–Станислава Шембека, под конвоем комендатуры Киевского гарнизона. Вывод отряда и выход отдельных стрелков за пределы указанных поселений воспрещен».
Подписано: «Казимеж–Станислав–Мария Шембeк, майор кирасиров в войске Австро–Венгерской империи, начальник сводного в русском плену полка».