Мир хижинам, война дворцам
Шрифт:
Владимир Затонский протискивался к президиуму с листком бумаги в руках:
— Вот резолюция! Я набросал проект! Мы требуем осуществления решений Центрального Комитета!
Тут и Бош уже не могла навести порядок, хотя она поднялась и что–то страстно кричала взбудораженной аудитории.
Пятаков был главой организации — крупный партийный деятель старой закалки. Бош тоже пользовалась общим уважением: ее революционные заслуги были всем известны. Авторитет обоих в организации был бесспорен. Да и пути социалистической революции в России только–только начинались — еще неизвестно было, что готовит пролетарскому движению завтрашний или послезавтрашний
Шум на скамейках, где теснилась молодежь, не прекращался.
Пятаков добавил еще:
— Социалистическая революция в одной стране невозможна! Для нее придет пора, только тогда, когда вспыхнет восстание во всей Европе.
2
Пока в зале не унимался шум, Иванов хмуро наблюдал за Пятаковым.
Почти три месяца живет Пятаков в Киеве, возвратившись из эмиграции, — и на десятках партийных собраний, заседаний, совещаний буквально ни единого раза не сошлись они с Пятаковым во взглядах ни по одному вопросу.
Вспомнить хотя бы дискуссию об Апрельских ленинских тезисах.
Ленин призывал к братанию на фронте, как к действенному средству против войны: трудящиеся всех воюющих стран, одетые в солдатские шинели, должны вместе выступить против своих империалистических правительств.
A Пятаков разглагольствует, что братание — утопия, а к тому же — и анархия!
Ленин говорит о руководящей роли пролетариата в революции.
А Пятаков доказывает, что крестьяне не пойдут за пролетариатом.
Ленин выдвигает идею власти Советов.
А Пятаков: диктатура пролетариата сейчас невозможна.
Ленин предлагает не доверять Временному правительству, которое продолжает политику империалистической войны, тянет с конфискацией помещичьих земель и зажимает рабочие организации, потому что состоит из министров–капиталистов и соглашателей из мелкобуржуазных партий, пошедших на союз с буржуазией.
А Пятаков: трудящиеся еще не в состоянии утвердить свою власть; поэтому надо поддерживать Временное правительство, внося лишь коррективы в его деятельность. Свержение правительства равносильно захвату власти, a это, мол, противоречит мирному развитию революции, которое отстаивает сейчас партия.
Наконец, Ленин провозглашает марксистский принцип самоопределения наций, доказывая, что только право свободного отделения может привести нации бывшей Российской империи к свободному, не вынужденному, а значит, и наиболее крепкому интернациональному единению в борьбе за социализм.
А Пятаков толкует о каком–то надуманном «слиянии» наций — во имя торжества идей интернационализма; уверяет, что освободительное национальное движение уже сыграло якобы свою революционную роль еще во времена буржуазных революций против феодализма, а ныне, в условиях империализма, может играть только роль контрреволюционную, ибо действует, мол, лишь на руку национальной буржуазии.
Но ведь каждому, даже не теоретику марксизма, ясно, что в условиях бывшей Российской империи, где многие нации были угнетены царским империалистическим режимом, позиция Пятакова
Используя свой авторитет руководителя организации, Пятаков сумел добиться того, что в Киеве почти до самой Апрельской конференции «повисли в воздухе» ленинские тезисы. Когда киевские большевики начали их горячо обсуждать, явно поддерживая ленинскую позицию, Пятаков, чтобы спасти свой престиж, хитро организовал позорную историю с Петровым–Савельевым.
Металлист Петров–Савельев, закаленный большевик, который после разгрома подпольной киевской большевистской организации осенью 1916 года сохранил ее остатки в трудном подполье, в первые дни революции возглавил переход к легальным формам работы, — горячо отстаивал тезисы Ленина. Савельев вместе с Пятаковым, сменившим его на посту руководителя организации, и был избран делегатом на Всероссийскую апрельскую конференцию большевиков в Петрограде. Тогда Пятаков, ссылаясь на то, что Савельев якобы нарушил партийный закон демократического централизма, выступив против принятой уже киевским комитетом «платформы», предложил отобрать у него делегатский мандат. Это Пятакову удалось провести, и на конференцию вместо Савельева послали Евгению Бош.
Всероссийская конференция приняла ленинские тезисы как программу дальнейшей деятельности партии, а Пятакову справедливо досталось за соглашательскую позицию. Ленин, выступая по национальному вопросу, разгромил Пятакова перед лицом всей партии.
И все же Пятаков не утихомирился. Вернувшись в Киев, он продолжает выступать против Центрального Комитета.
Вот хоть бы сегодня. Ведь не сам же Иванов с киевскими металлистами, авиаторами и портными выдвинул идею вооружения пролетариата. Выдвигает эту идею как насущную необходимость для защиты интересов революции Центральный Комитет. И Ленин выступил в «Правде» со специальной статьей по этому поводу…
Возмущение и гнев овладели Ивановым, нарастая с каждой репликой зала. Но Иванов сдержал себя. И когда смог продолжать, ответил Пятакову спокойно:
— Не только западноевропейский пролетариат делает мировую социалистическую революцию и не только от него зависит судьба революции в России. Мы, коммунисты…
— Большевики! — крикнул Пятаков… — Мы — большевики!
— Мы, большевики, коммунисты… — начал снова Иванов.
Но Пятаков опять раздраженно перебил:
— Я поправляю тебя, товарищ Иванов! К твоему сведению: наша партия именует себя «Российская социал–демократическая рабочая партия», в скобках — «большевиков».
Это был еще один пункт расхождения Пятакова с Лениным. Ленин, идя за Марксом, предлагал переименовать партию в «Коммунистическую», чтобы решительно отмежеваться от меньшевиков, тоже «социал–демократов». Пятаков же в дискуссиях доказывал, что рвать с меньшевиками не следует, а слово «коммунист» будет в обывательских кругах ассоциироваться с «анархистами–коммунистами» и только запугает их.
И вдруг Иванов не выдержал. Обернувшись прямо к Пятакову, он спросил с нескрываемым вызовом:
— Слушай, Пятаков! Ты не хочешь называться коммунистом. Это твое дело. Но в таком случае я не понимаю, почему ты считаешь себя большевиком?