Мир «Искателя», 1998 № 03
Шрифт:
— Да, я закрыл ему глаза и дал монету, чтобы он мог заплатить перевозчику через глубокую Туонелу и не быть ввергнутым в ее вековечные воды.
— Тогда возьми это кольцо себе, — протянула женщина перстень обратно, и было видно, что ей трудно отказаться от дорогого украшения. — Он привез его из Изкара…
— Хорошо, — отвечал Бор. — Но мы все хотели бы отблагодарить близких нашего спасителя, поэтому не погнушайся нашими деньгами. — И он насыпал из кошелька на полог старых благородных монет. — Может быть, это поможет в твоей горькой вдовьей доле.
Женщина зарыдала, кивая
— Хватай его! Это хускарл! Я видел у него кольцо Байдура, значит, они и корабль Ульфа захватили! Это он третьего дня грабил! — кричал кто-то.
— А ну, отцепись! Я дингардский озерный конунг! Только с Йемсалу пришел! — Бор отвешивал полновесные удары, так, что валил с ног и, встряхивая плечами, разметывал прицепившихся, точно собак. — Я ж вам покажу, ужо, как не верить! — Он отбился. — Байдура корабль на Ятхольме разбился давно, и все они погибли!
— Он говорит правду! — закричала с порога выбежавшая на шум вдова. — Он денег принес! — Но женщину никто не стал слушать, а на него со всех сторон нацелились рогатины и мечи.
Тогда, не желая открывать вражду и стремясь закончить миром, он не стал вынимать свой меч, а сказал:
— Пойдем к вашему князю, а там рассудим. Только меча моего не трогайте: не вы мне его на пояс навесили — не про ваши руки и снимать! Не то быть сече!
— Хорошо! — ответил ему за всех тот, кто постарше, понимая, что так просто разоружить богатыря не удастся. И окружив кольцом направленных копий, они повели его к дому, над которым висел щит с золотой рыбой на лазоревом поле — знак шурышкарского князя.
Так, толпой, подошли они к воротам халла, где было полно народа, окружавшего сидящего на крыльце князя. Венцлов — худолицый, чернобородый человек с глубоко посаженными глазами — кутал узковатые плечи в алую мантию. Завидев пришедших, он заговорил, не дожидаясь приветствия Бора:
— Ты был опознан людьми Вогура по светлой бороде и волосам, которых не скрыть и ночью, как и ражую фигуру! Ты — вождь хускарлов, которые третьего дня грабили и палили ладьи и пригороды у пристани. Нынче, мне сказали, что и торговый корабль Ульфа — твоих рук дело, и ты хвалился перстнем одного из его людей! Наглый хищник, ты явился сюда, чтобы высмотреть еще добычи! — Глаза Венцлова горели. — Так вот она: ты будешь принесен в жертву славному Поревиту, грозному покровителю Озерного Града! Связать его! Я оправдаю надежду моего народа на твердую защиту!
— Окстись, князь! Дай оправдаться! — воскликнул, разгорячившись, Бор. — Так ты гостей встречаешь? Знаю, приняли меня, верно, за рыжего хускарла Вирре Бердекса — он да с ним сорок его молодцев в стальных шлемах встретились мне по пути на Йемсалу, да раздумали нападать, и мы разминулись мирно. Он шел на ваш берег.
— А, да ты и есть он самый! — вскричал князь, еще распаляясь. — Хватайте его, да меч заберите и вяжите!
— А так?! Добудь меч, как он моим предком был добыт! — выкрикнул озерный конунг, разметывая навалившихся сзади воинов.
— Не пожалеть бы тебе, князь, за горячность!
Выхваченный
На бегу он заметил, как ниже, на площади, его люди, точно затравленные медведи, отбиваются от насевших со всех сторон шурышкарцев.
— За Дингард! — взревел он луженой глоткой, с тыла раздавая могучие удары плашмя по головам и плечам нападавших и действуя пудовым своим кулачищем. Как снопы валились оглушенные, воя бежали взгретые.
— Древками бей, не колоть! — крикнул он своим дружинникам, подхватившим выроненные озерянами копья. — За мной! — И они, воспрянув, ринулись за ним малой горсткой, точно шлейф камней за движущейся скалой, сокрушавшей тех, кто преграждал выход из города.
Отбиваясь, они выбежали в незапертые ворота и сломя голову кинулись к пристани, чтобы опередить преследователей. Увидев товарищей, Гунн не растерялся, отдал команду, и когда подбежавшие начали прыгать в ладью, она была готова отчалить. Бор в горячке оглянувшись — не отстал ли кто, — сунул меч в ножны и рявкнул:
— Навались! — Ладья уметом отскочила от берега, выходя на стрежень широкой реки.
— Плохую шутку с нами сыграл Вирре Бердекс! — сказал зло князь. — Айсат! Айсата нет! — вдруг в отчаянии воскликнул он, треснув себя ладонью по голове. Действительно, в спешке одного человека не досчитались.
— Смотрите, вот он! — Гребцы и конунг увидели, как в воротах города показались торжествующие, точно скрутили медведя, воины, которые на растянутых веревках тащили избитого, в изорванной одежде человека. То был Айсат, поникший головой.
— Подойдем ближе к берегу, может быть, посчастливится отбить его, — приказал Бор, вскакивая на ноги. Но в это время плененного Айсата утащили назад, а вместо него спустился рослый Вогур в сопровождении своих людей.
— Негостеприимные озеряне, что вы собираетесь делать с моим человеком?! — крикнул ему конунг, сложив ладони рупором.
— Он займет твое место на жертвеннике Поревита, вор! — крикнул ему сотник.
— На выкуп согласитесь?
— Нет! Это отучит вас нападать на мирный город!
— Говорю тебе, мы не хускарлы — ты б и сам это понял, если бы глаза тебе не застила злоба! Но, хорошо! Что ты скажешь, если я не позже чем через три дня привезу вам настоящего вожака хускарлов — обменяете его на нашего человека?
— Привези себя сам! — крикнул Вогур, потрясая копьем и готовясь кинуть его, так как ладья подошла излишне близко. — Ночью вы убили семерых наших и имели наглость вернуться опять!
— Не мы убивали! Сегодня вы отделались синяками — я не хочу войны! Но убью двадцать, отплачу сторицей, если вы не дождетесь, когда я привезу настоящего разбойника на замену! — разъяренно крикнул Бор. — Помни: три дня, или вы умоетесь кровью!