Мир, которого хотели и который ненавидели
Шрифт:
Выступивший с заключительным словом Троцкий сказал, что «мы не можем гарантировать русскую революцию» от возможного наступления германского империализма, но «можем создать наилучшие условия для обороны» и тем самым «раскрыть глаза германскому пролетариату»892. В принятой по докладу резолюции ЦИК одобрял «образ действий своих представителей в Бресте», расценивал позицию Рады как измену и объявлял «недействительным тот договор, который заключили с германским правительством агенты украинской буржуазии»893. ЦИК выражал также уверенность в том, что «рабочие-социалисты всех стран, вместе с трудящимся классом России признают полную правильность той политики, которую в течение всего времени переговоров вела в Бресте делегация российской социалистической революции»894.
На другой день, 15 (2) февраля, Троцкий выступил с отчетом мирной делегации на заседании Петросовета895. Он опять уверенно заявил по поводу возможных действий Германии. «Я считаю в высшей степени невероятным передвижение какой-либо части германских войск против нас,— говорил Троцкий,— и если возможность наступления перевести на проценты, то 90 процентов против, а 10 процентов за»896. Относительно заявления нашей делегации в Брест-Литовске Троцкий сказал, что этот «шаг по отношению к охране нашей страны является самым возможным и наилучшим»897. Вместе с заявлением о выходе из войны, говорил он, мы обратились к рабочим Германии и Австрии, где заявляли, что «если германским милитаристам удастся двинуть отряды против нас и германские аннексионисты попытаются нанести удар нашей революции, то мы возлагаем всю ответственность на... германскую социал-демократию, которая должна приложить все усилия, все свое влияние, чтобы не дать империалистам нас задушить»898.
Характер оценок, которые давала советская печать заявлению нашей делегации в Брест-Литовске, был весьма далек от реальной действительности, революционность била через край. И это можно было понять: возможность капитуляции перед германским империализмом не воспринималась в народном сознании, ибо она олицетворялась с ликвидацией нашей государственности. Поэтому и дело зачастую трактовалось таким образом, будто мир уже наступил и стране не грозит никакая опасность. «Русский народ может смело перековать мечи на орала и вернуться к свободной мирной жизни,— заявляла, например, газета «Революционная ставка».— Ему ничто не угрожает, его покой будет охранять преданная свободе социалистическая гвардия и немецкий рабочий, приставивший винтовку к виску Вильгельма. Страшный уничтожающий выстрел раздастся скоро... Империализм в тупике, война кончена — мир пришел...»899
Подчеркивая, что заявление нашей делегации в Брест-Литовске, по мнению широких кругов общественности революционной России, является единственно возможным решением в данных условиях, «Известия ЦИК» писали, что этот шаг «ставит русскую революцию в более тесную связь с нарастающей европейской революцией где бы то ни было», что именно «в этом главная сила нашей позиции»900.
16 февраля в «Правде» с комментарием по поводу прекращения брест-литовских переговоров выступил К. Радек. Он писал, что теперь наступило решающее время, когда пролетариат Германии и Австрии «должен будет доказать, способен ли он еще подняться до роли передового борца за социализм»901. Радек указывал, что нам предстоят тяжелые дни, поскольку германский империализм обладает достаточными силами, которые он сможет бросить против нашей революции. И далее автор ставил вопрос: какую позицию мы должны занять относительно немецких условий мира? Радек сам же и отвечал на этот вопрос. Он писал: «И мы заявляем коротко и ясно: ни при каких условиях русская революция не может капитулировать перед немецким империализмом. ...Капитулируя перед немецким капитализмом, мы перестаем быть застрельщиками международной революции. Потому русская революция не должна отступать перед немецким империализмом ни на шаг, какие бы бедствия нам это ни сулило»г.
А бедствия эти уже начинались. Вечером 16 (3) февраля военный консультант нашей делегации генерал Самойло, остававшийся в Брест-Литовске после прекращения переговоров, по прямому проводу передал в Нарком-индел Троцкому телеграмму: «Сегодня, 16-го февраля, в
19 часов 30 минут, от генерала Гофмана мне официально объявлено, что 18-го
Телеграмма генерала Самойло, прежде чем попасть по назначению, прошла через ставку главковерха, откуда была передана в Наркоминдел только 17 февраля, когда и попала к Троцкому903. Последний в тот же день за своей подписью направил в Берлин на имя германского правительства депешу, в которой сообщал о получении советской стороной из Брест-Литовска от генерала Самойло известия о том, будто с 12 часов дня 18 февраля между Германией и Россией, по словам генерала Гофмана, возобновляется состояние войны904. Исходя из изложенного, Троцкий срочно обращался к германскому правительству по следующему вопросу: «Правительство
Российской Республики предполагает, что полученная нами телеграмма не исходит от тех лиц, которыми подписана, а имеет провокационный характер, так как если даже допустить прекращение перемирия со стороны Германии, то предупреждение об этом, согласно условиям перемирия, должно быть сделано за 7 дней, а не за два дня. Просим разъяснения недоразумения по радио» '.
Для Троцкого заявление немцев о прекращении перемирия было, безусловно, неожиданным. Рассыпалась его «концепция» по вопросам войны и мира: немцы возобновляли военные действия, каких-либо оснований надеяться на пролетариат стран австро-германского блока не было, состояние армии было ниже всякой критики. Совнарком тогда же запросил Ставку о возможностях нашей армии отразить в случае чего наступление немцев и получил через Крыленко мнение военных специалистов: положение в войсках катастрофическое, армия неспособна даже просто находиться на позициях, фронта практически нет, в окопах и в тылу воспринимается любой мир в качестве избавления от всех лишений и страданий905. Кстати, и сам главковерх запрашивал, как реагировать на возможное немецкое наступление, слухи о котором уже, как говорится, витали в воздухе 906.
В такой обстановке вечером 17 (4) февраля и состоялось заседание ЦК РСДРП (б), обсуждавшее заявление германского военного командования о прекращении перемирия и возобновлении военных действий между австро-германским блоком и Россией907. На заседании присутствовали Бухарин, Ломов, Троцкий, Урицкий, Иоффе, Крестинский, Ленин, Сталин, Свердлов, Сокольников, Смилга — 11 человек. В ходе обсуждения Ленин предложил высказаться «за немедленное предложение Германии вступить в новые переговоры для подписания мира»908. Против выступили 6 человек — Бухарин, Ломов,
Троцкий, Урицкий, Иоффе, Крестинский. За — 5 человек: Ленин, Сталин, Свердлов, Сокольников, Смилга.
Никто не высказался «за революционную войну»; Бухарин, Ломов и Иоффе от участия в голосовании по этому вопросу в такой его постановке отказались.
Все без исключения 909 высказались за то, чтобы «оказывать всяческое сопротивление в случае начала наступления со стороны Германии».
Видимо, Троцким910 было внесено предложение «выждать с возобновлением переговоров о мире до тех пор, пока в достаточной мере не проявится германское наступление и пока не обнаружится его влияние на рабочее движение» в Германии и Австрии. За него голосовали Бухарин, Ломов, Троцкий, Урицкий, Иоффе, Крестинский. Против — Ленин, Сталин, Свердлов, Сокольников, Смилга.
Весьма симптоматичным было голосование по вопросу: «Если после наступления мы не предлагаем мира, объявляем ли состояние войны возобновленным?» Все на этот вопрос ответили отрицательно, кроме воздержавшихся Бухарина, Ломова, Ленина.
Все единогласно высказались за допустимость в принципе подписать мир «с империалистической Германией при известных условиях».
Многозначительным было голосование и по вопросу об ответе главковерху. На поставленный вопрос — «За сопротивление и уничтожение всего имущества и военных материалов, полезных для Германии и в случае нашего отступления» — положительно высказались Бухарин, Ломов, Троцкий, Урицкий и Иоффе, воздержались— Крестинский, Ленин, Свердлов, Сокольников и Смилга, не участвовал в голосовании Сталин.