Мир, которого хотели и который ненавидели

Ксенофонтов Иван Н.

5 марта, то есть накануне открытия VII съезда РСДРП (б), произошел еще целый ряд событий, характеризующих остроту внутрипартийной, внутриполитической борьбы по вопросу о заключении аннексионистского мира. В этот день в Петрограде вышел первый номер газеты «Коммунист» под редакцией Бухарина, Радека и Урицкого *. В заголовке подчеркивалось, что это «орган Петербургского комитета и Петербургского окружного комитета партии». Ленин ознакомился с этим номером газеты и вечером того же дня пишет статью «Серьезный урок и серьезная ответственность» ’. В день открытия VII съезда РСДРП (б), 6 марта, статья публикуется в «Правде». Кстати, в этот же день был помещен в изложении ПТА¹²⁴⁴ из Стокгольма и текст мирного договора с Германией.

В статье Ленин впервые употребляет применительно к Бухарину, Радеку, Урицкому, Ломову, Стукову, Покровскому и другим их сторонникам ведения революционной войны с немцами термин «левые».

В самом ее начале он писал: «Наши горе-«левые», выступившие вчера с собственной газетой «Коммунист» (надо бы добавить: коммунист домарксовской эпохи), увертываются от урока и уроков истории, увертываются от своей ответственности» ¹²⁴⁵. Опираясь на документы и материалы заседаний ЦК РСДРП (б), проходивших в январе и в феврале по вопросам войны и мира, Ленин еще и еще раз рассматривает их позицию революционной фразы, показывает, к чему такая линия сторонников войны с немцами приводит на деле, раскрывает их некорректные полемические приемы и стремление уйти от ответственности за сказанное и сделанное. «Н. Бухарин пытается теперь даже отрицать тот факт,— подчеркивал Ленин,— что он и его друзья утверждали, будто немец не сможет наступать. Однако очень и очень многие знают, что это — факт, что Бухарин и его друзья утверждали это, что, сея такую иллюзию, они помогли германскому империализму и помешали росту германской революции...»¹²⁴⁶ Говоря об аннексионистских условиях предъявленного нам мира, Ленин напрямую связывает их с позицией, занимаемой нашими «левыми». «А что новые условия хуже, тяжелее, унизительнее худых, тяжелых и унизительных брестских условий,— указывал Ленин, обращаясь к сторонникам революционной фразы,— в этом виноваты, по отношению к великороссийской Советской республике, наши горе-«левые» Бухарин, Ломов, Урицкий и К⁰. Это исторический факт... От этого факта никакими увертками не скроешься. Вам давали брестские условия, а вы отвечали фанфаронством и бахвальством, доведя до худших условий. Это факт. И ответственность за это вы с себя не снимете»

6 марта, когда была опубликована эта ленинская статья, газеты сообщали и о выходе первого номера «Коммуниста»¹²⁴⁷, а день спустя, 7 марта, уже давали первую реакцию партийных организаций Петрограда на это событие¹²⁴⁸. Еще 5 марта большевистская фракция Петросовета всеми голосами против одного осудила позицию «левых», потребовала переизбрания Петроградского комитета большевиков и отказала в какой бы то ни было поддержке газете «Коммунист»¹²⁴⁹. А на следующий день, 6 марта, совещание парторганизаций Петроградского округа при Петроградском окружном комитете РСДРП (б) присоединилось к позиции ЦИК по вопросу о войне и мире и постановило снять подпись Окружкома с газеты «Коммунист»¹²⁵⁰. «Правда» писала, что позицию ЦИК на этом совещании поддержали представители от 9442 членов партии, а линию «Коммуниста» — от 1200 человек*.

5 марта в вечерние часы, когда Ленин писал свою статью с критикой позиции «левых», советская мирная делегация, выехав со станции Торошино, двигалась в направлении Петрограда. Сразу же по прибытии в столицу она на заседании членов правительства доложила о подписании в Брест-Литовске мирного договора с державами Четверного союза, при этом тактика делегации, подписавшей договор, демонстративно не обсуждая его, была Лениным одобрена¹²⁵¹.

Надо сказать, что реакция в самой Германии на подписание мира с Россией была неоднозначной. Разумеется, трудящиеся массы приветствовали прекращение бойни на Востоке, и об этом свидетельствовали грандиозные демонстрации, прошедшие 4 марта в Австрии и Германии в связи с подписанием мирного договора ¹²⁵². Но правдой было и то, что глубокий националистический туман застилал при этом многим глаза, и широкие мелкобуржуазные слои ликовали в предвкушении хорошей поживы.

Однако звучали и здравые голоса. Так, во время дебатов в рейхстаге представитель социалистов Ландсберг говорил: «Мы радуемся миру с Россией, но не радуемся условиям, предъявленным Германией. Ультиматум есть язык победителя, который известен для генерала, а не для государственного деятеля. Из хаоса родится новая Россия. Русский народ не простит, чтобы мы использовали его тяжелое положение. Мы стали на путь, полный опасностей в будущем»'. 4 марта газета «Форвертс» писала: «На Востоке у Германии теперь нет друзей, и она имеет мало шансов завоевать дружбу на Западе. Нас ужасает мысль, что XX век обещает быть веком жестокой национальной борьбы. Ни один пророк не скажет, чем и когда она кончится»¹²⁵³.

Не так все просто обстояло для Германии и после оккупации ею украинских территорий. Хотя немцы и получили огромное количество хлеба, различного вида продовольствия, а также сырье,

но, чтобы удерживать в повиновении этот богатейший источник пополнения своих продовольственных и сырьевых ресурсов, Германии пришлось ввести на Украину не 50, а 300 тысяч своих солдат¹²⁵⁴. Гинденбург позже писал: «Несмотря на заключение мира, мы и теперь, конечно, не могли отвести все наши боеспособные силы с востока, не могли предоставить занятые области собственной судьбе. Уже одно желание установить барьер между большевистскими властями и освобожденными нами землями настоятельно требовало оставления на востоке сильных немецких частей. Наши операции на Украине также не были закончены»¹²⁵⁵.

Подписание нами мира с Германией и ее союзниками, предстоящее нелегкое обсуждение мирного договора сначала на съезде партии, а потом и на Всероссийском съезде Советов породили дополнительные надежды правящих кругов стран Антанты на возможность еще «переиграть дело», решить его в свою пользу. Разногласия в руководстве нашей партии и среди политических сил, участвующих в правительстве и во ВЦИК, по вопросу о мире подогревали эти надежды империалистов союзных стран, стремившихся к тому же урвать и свою часть добычи, используя разгоравшуюся в России гражданскую войну, в которой противные большевикам силы делали ставку на помощь со стороны бывших союзников России.

Уже с конца 1917 — начала 1918 года японские, американские, английские военные суда подтягиваются к берегам Дальнего Востока и Севера России, заходят в порты этих районов. С подписанием в Брест-Литовске мирного договора это стало приобретать уже характер прямого интервенционистского вмешательства в наши внутренние дела. «Наши враги грабят нас с Запада,— писали «Известия ЦИК» 5 марта,— наши «друзья» громят нас с Востока. И для тех и для других Россия только лакомая добыча, ради которой они готовы перервать друг другу глотки». Так уж совпало, что в этот же день президент США Вильсон обратился с нотой к послам союзных стран относительно японской «экспедиции» на Востоке России. С изысканной дипломатической вежливостью Вильсон писал в ноте о грязных делах, готовящихся союзниками против нас. «Правительство США,— говорилось в американской ноте,— рассмотрело возможно более тщательно и внимательно условия, в настоящее время преобладающие в Сибири, и возможное их изменение к лучшему. Оно ясно понимает крайнюю опасность анархии, которой подвергаются сибирские области, а также неминуемый риск германского вторжения и установления германского господства» ’. И, «мотивировав» свой шаг анархией в Сибири и риском германского вторжения в Россию, от имени американского правительства в вильсоновской ноте заключается: «Оно разделяет вместе с правительствами Антанты взгляд, что если интервенция считается разумной, то японское правительство находится в наилучшем положении, чтобы предпринять ее, и может осуществить ее наиболее действенно. Правительство США имеет, кроме того, величайшее доверие к японскому правительству и было бы всецело готово, поскольку дело касается его собственных чувств по отношению к японскому правительству, поручить предприятие именно ему»¹²⁵⁶.

Одновременно Антанта и США предпринимают попытку не допустить одобрения заключенного в Брест-Литовске мирного договора большевистским партийным съездом, его ратификации созываемым с этой целью Всероссийским съездом Советов. Речь шла о том, чтобы своими дипломатическими шагами как бы «подкрепить» позиции наших сторонников ведения революционной войны с немцами, еще раз попытаться удержать против Германии Восточный фронт. Например, газеты писали, что находившиеся в Москве представители союзных держав заявили советским официальным властям о готовности своих правительств оказать России самую широкую помощь для отражения германского нашествия '.

В свете этих заявлений Троцкий после подписания в Брест-Литовске мирного договора 4 и 5 марта имел раздельные встречи с английским и французским представителями Локкартом и Садулем, в ходе которых зондировал почву на предмет, возможна ли и какая будет моральная и материальная помощь союзников нам для борьбы с Германией, если Брест-Литовский мирный договор не будет ратифицирован на предстоящем съезде Советов¹²⁵⁷. Аналогичную встречу Троцкий имел 5 марта и с руководителем американской миссии Красного Креста в России полковником Р. Робинсом¹²⁵⁸. Во время беседы он интересовался, «смогут ли большевики рассчитывать на помощь союзников, если договор не будет ратифицирован или если Советы возобновят военные действия, а также и о том, какого рода будет эта помощь»¹²⁵⁹. Еще не зная об отправленной в этот же день ноте Вильсона послам союзных стран по вопросу об интервенции Японии на Дальнем Востоке, Троцкий одновременно «хотел также знать, какие шаги будут предприняты союзниками и США, чтобы предупредить высадку японцев, если Япония приступит к интервенции в Сибири»¹²⁶⁰.