Мир Маньяка
Шрифт:
Он решил слегка притормозить своего ретивого друга:
– Ву, не спеши, всё-таки полицейский – здесь я. Я работаю – ты смотришь, – второй явно делал вид, что он недоволен.
– Кот, а что я? «Не шалю, никого не трогаю, починяю примус, и еще считаю долгом предупредить, что кот – древнее и неприкосновенное животное…» [2] , – первый был явно в настроении, видно было, что приехал он сюда скорее всего за компанию и уж точно не работать, а цитату из их любимого произведения сказал, чтоб развеселить его.
2
Фраза
И тут же протёр ступни человека-бабочки своим платком, чем немало удивил присутствующих.
– Собаку! – почти приказал он. – Если он сюда пришёл, то узнать – откуда, думаю, было бы интересно. Или мы тут просто потопчемся, и по домам?
– Действительно, тупим, а ты как всегда – на высоте. Такое впечатление, что ты всю жизнь проработал патологоанатомом, а не режиссёром, и искалеченные тела тебя не выбивают из седла, – Кот сказал это почти с восхищеньем.
– Это – человек, и он – жив, поэтому – это пока не тело. Хотя зрелище, конечно, прямо скажем, не для слабонервных. Но оно не снимает с нас задачу найти скульптора, сотворившего это. Не так ли? Поэтому вызывай собаку, или среди нас есть следопыт, который сможет обойтись без неё? Пострадавшего надо срочно в больницу, а без его запаха вряд ли кто сможет объяснить ей, что надо искать, ведь его одежды-то у нас нет, и собака будет бесполезна.
Машина с красными крестами вкатилась в оцепление.
Врач «Скорой помощи» даже не осматривал неизвестного, только глянул и пробормотал себе под нос:
– Понятно… – хотя по его лицу было видно, что это не так.
– Позвоните, когда что-нибудь будет… «Понятно», – Кот выделил тоном это слово и дал врачу свою визитку.
Носилки – машина – больница…
Только там могли ему помочь. Возможно, могли, поскольку – что делать с таким больным, разобраться будет непросто.
ГЛАВА 2
Desine sperare qui hic intras [3]
Ещё несколько часов продолжалась обычная кутерьма вокруг места происшествия – замеры, фотографии и много пустопорожней беготни – когда привезли собаку. Большую немецкую овчарку, которую почему-то звали Пушок, что сильно не соответствовало её комплекции. Мощная грудь и большие лапы. Имя Барс или Тайфун ей подошли бы гораздо больше. Ну, Пушок, значит – Пушок.
Уже давно рассвело, ночь потихоньку отступила, надеясь вернуться через сутки…
3
Оставь надежду, всяк сюда входящий. (лат.).
– Полетели! – скомандовал режиссёр.
След был взят сразу, и он вместе с Котом да парой полицейских с трудом поспевали за резво бегущей собакой.
Неказистый лесок оказался серьёзным препятствием – ветки хлестали по лицу, а поваленные деревья мешали бежать.
Но к счастью, это продолжалось недолго, и очень скоро вся группа выбежала на просёлочную дорогу, которая упёрлась в громадную «шахматную доску», уходящую вдаль.
На самом деле это был всего лишь забор, но зато какой!
Он был выложен из больших квадратных каменных глыб белого и чёрного цвета, что придавало ему поразительное сходство с шахматной доской. Не менее примечательны были ворота и калитка. Кипельно-белые, с большими чёрными изображениями пиковой масти – три туза разделяли шахматную доску, по одному на каждой воротине и на калитке.
К излишествам ново-русского стиля уже давно все привыкли, но данное сооружение вызывало некоторый шок своей монохромностью,
– Не хватает только надписи – «Оставь надежду всякий сюда входящий» [4] , – Ву первый оправился от удивления. – Прямо Алиса, только не пойму: в Зазеркалье или в Стране чудес?
– Разве в данном случае это не одно и то же? Подожди, врата сейчас откроются, и нам объяснят, что «Jedem das seine» [5] , – несмотря на свою майорскую должность, у Кота был опыт общения с жителями подобных жилплощадей, какой-то не позитивный.
– Naturlich [6] , герр майор, Naturlich.
4
Концовка надписи, размещённой над вратами Ада в «Божественной комедии», созданной Данте Алигьери в 1307–1321 годах.
5
Каждому – своё. (нем.). Эта надпись «красовалась» над воротами концлагеря «Бухенвальд».
6
Конечно, нормально. (нем).
Не то, чтобы друзья свободно владели иностранными языками, просто ещё с детства, у них выработался свой метод общения, понятный им одним. В данном случае это можно было перевести примерно так: «Кот! Меня сейчас здесь пошлют, потому как ордера у нас нет, а чрезвычайные обстоятельства расследования в таких домах не действуют, нахрапом здесь не возьмёшь. Так что там, где не действуют майорские звёздочки простого российского полицейского, может сработать звание «непростого» российского режиссёра. Во всяком случае – попробуй что-нибудь сделать…
Ответ Ву в переводе звучал примерно так: «Как всегда, самое сложное делать мне. Обернись молодец Крепким Орешком, уложи несколько десятков охранников и добудь Жар-Информацию. Хорошо, друг, сделаю…».
Конечно, столько информации не могло уложиться в пару коротких немецких фраз. Добавлялись жизненные взгляды и многолетний опыт общения двух друзей. Ставшее уже привычным американское «ОК» им не нравилось, оно напоминало гениально-издевательское выражение героя Кокшенова «всё будет окейно» в фильме «Спортлото-80». Да и весь то ли английский, то ли американский язык – в целом прекрасный, как вид передачи информации – часто был просто не к месту. Поэтому друзья общались иногда на немецком, впрочем, понять их на этом языке Гёте или Гейне навряд ли смогли полностью даже сами немцы.
Ву был хоть и не всемирно известным режиссёром, но всё же некоторые фильмы принесли ему неплохую популярность. Стать поистине великим ему мешало почти полное отсутствие ЭГО.
Впрочем – как говаривал дедушка Фрейд – ЭГО есть у каждого, а может, это были и не его слова. А у всех великих именно оно является чуть не самым главным двигателем творчества. Быть первым, быть лучшим – значит…
Правильно – быть великим, а желательно – и единственным в своём роде.
Конечно, если его фильмы брали призы и нравились людям – было приятно, но если этого не происходило, то он особо – как говорила молодёжь – не «парился» об этом. И такой жизненный настрой приносил ему безусловные плюсы: творческие муки не подсаживали его на алкоголь и кокаин, и жизненный тонус не прыгал в зависимости от успехов или неудач. Он просто любил кино, любил делать его, и делать – красиво. Он даже часто мыслил киношными образами, сравнивая жизненные ситуации с фильмами, а людей – с их персонажами.