Мир от Гарпа
Шрифт:
Дженни вытерла скальпель о сиденье, опустила его в сумку и аккуратно надела на лезвие футляр от градусника. Затем пошла в фойе, откуда неслись душераздирающие вопли и призыв администратора, обращенный в темноту зрительного зала: «Ради Бога, нет ли здесь врача?».
Медсестра, по крайней мере, в зале была, и она добросовестно поспешила оказать пострадавшему первую помощь. Увидев ее, солдат тут же лишился чувств, и отнюдь не из-за потери крови. Дженни знала, как кровоточат лицевые порезы; они всегда выглядят очень опасными, хотя на самом деле ничего особенно страшного нет. Куда более глубокий разрез на руке, конечно, требовал немедленной
— Ты давно встречаешься с этим малым? — спросил один из них по дороге в полицейский участок.
А чуть позже другой задал не менее содержательный вопрос:
— С чего ты взяла, что он собирался напасть на тебя? По его словам, он просто хотел познакомиться.
— Это серьезное оружие, лапочка, — сообщил ей третий полисмен. — Не советую тебе таскать с собой подобные штуки. Может плохо кончиться.
В результате Дженни пришлось ждать братьев для улаживания дела. Оба занимались юриспруденцией в юридической школе Кембриджа, на другом берегу реки. Один учился, а другой преподавал право.
«Оба, — писал Гарп, — разделяли мнение, что юридическая практика — занятие вульгарное, изучение же права возвышает и облагораживает».
По прибытии братья не спешили ее утешить.
— Ты сведешь мать в могилу, — сказал один.
— И почему ты не осталась в Уэлсли?! — воскликнул другой.
— Одинокая девушка должна уметь себя защищать, — заметила Дженни. — Что может быть естественней?
Тогда один из братьев осведомился, может ли она доказать, что не имела с пострадавшим никаких отношений.
— Признайся только нам, — прошептал ей на ухо второй защитник, — ты давно с ним встречаешься?
Ситуация разрядилась, когда полиция выяснила, что солдат — из Нью-Йорка, где у него жена и ребенок. В Бостоне он был в увольнительной и больше всего на свете боялся, что эта история дойдет до его половины. Сошлись на том, что это будет ужасно для всех, и в результате Дженни отпустили с миром. Когда она стала требовать, чтобы полиция вернула ей скальпель, младший брат сказал:
— Ради Бога, Дженнифер, ты что, не можешь стащить еще один?
— Я его не стащила! — заявила Дженни.
— Тебе надо бы завести подруг, — посоветовал старший.
— Студенток Уэлсли, — повторили братья хором.
— Спасибо, что пришли, — поблагодарила Дженни.
— О чем речь, мы же родные! — ответил один.
— Кровь — не вода, — добавил другой и тут же смешался: униформа Дженни была вся в пятнах крови.
— Дженнифер, — сказал старший брат, который в детстве был для нее примером во всем. Голос его звучал весьма серьезно. — Не советую тебе связываться с женатыми мужчинами.
— Я порядочная девушка, — заявила она.
— Маме мы ничего не скажем, — успокоил младший.
— Отцу, разумеется, тоже, — подвел черту первый. В неуклюжей попытке придать их встрече семейную теплоту он подмигнул ей, скривив
Рядом с братьями красовался плакат с изображением дяди Сэма. Крошечный солдатик, весь в коричневом, стоял на большой ладони дяди Сэма и готовился спрыгнуть на карту Европы. Под плакатом надпись: «Поддержите наших ребят!». Старший брат взглянул на Дженни, изучавшую плакат.
— И никогда не связывайся с солдатами, — добавил он, не подозревая, что через несколько месяцев сам станет солдатом, одним из тех, кому не суждено будет вернуться с войны. И он разобьет сердце матери, он, а не Дженни, как казалось всем в их семье.
Второй брат погибнет много позже после войны, утонет на яхте в нескольких милях от их семейного гнезда, в бухте Догз-хед. О его безутешной вдове мать Дженни скажет: «Она еще молода и привлекательна, и дети вполне сносные — пока, во всяком случае. Кончится положенный срок траура, и она найдет себе спутника жизни. Я в этом совершенно уверена». Кстати, по прошествии года после этого прискорбного события вдова брата обратилась к Дженни за советом, не знает ли она, кончился ли положенный срок и не пора ли уже подумать о новом спутнике жизни. Она боялась обидеть мать Дженни, боялась осуждения окружающих: вдруг полагается дольше оплакивать смерть мужа?
— Если ты больше не чувствуешь скорби, зачем тебе траур? — спросила ее Дженни. А в своем жизнеописании заметила: «Этой бедняжке надо было подсказывать, что когда чувствовать».
«По словам матери, — писал Гарп, — глупее женщины она не встречала. Между прочим, вдова младшего брата была выпускницей Уэлсли».
Но тогда, простившись с братьями уже в своей комнатке, которую она снимала в двух шагах от больницы, Дженни была в таком смятении, что не могла рассердиться по-настоящему. К тому же у нее все болело — и ухо, по которому съездил солдат, и спина, не дававшая ей уснуть. Скорее всего, она потянула какую-то мышцу, когда эти наглецы в кинотеатре набросились на нее в фойе и заломили руки за спину. Дженни вспомнила, что при мышечных болях рекомендуется грелка; она поднялась с кровати, подошла к шкафу и взяла один из пакетов с материнским подарком.
Это была не грелка. Мать употребляла эвфемизм, потому что не решалась говорить с дочерью на такие щекотливые темы. В пакете оказалась спринцовка. И мать и дочь знали ее назначение. Дженни часто приходилось учить пациенток, как ею пользоваться. Правда, в больнице их применяли не для предохранения от беременности сразу же после полового акта, а для соблюдения личной гигиены и при венерических заболеваниях. В представлении Дженни Филдз спринцовка являлась более удобным и менее грубым аналогом «ирригатора Валентина».
Дженни вскрыла все пакеты один за другим. Везде были спринцовки. «Ради Бога, пользуйся ею!» — смысл этих настойчивых просьб сразу стал ясен: мать руководствовалась благими намерениями и не сомневалась, что дочь ведет беспорядочную половую жизнь «после ухода из Уэлсли». После Уэлсли, по ее мнению, Дженни гуляла «не зная удержу».
В тот вечер Дженни Филдз легла в постель, положив спринцовку с горячей водой под спину между лопатками. Она надеялась, что зажимы на резиновой трубке не протекут, но на всякий случай сжала трубку в руках, сунув наконечник с мелкими дырочками в стакан. Всю ночь Дженни пролежала без сна, слушая, как капает вода, вытекающая из спринцовки.