Мир, полный слез
Шрифт:
– Это реальная жизнь, Салли! – вскричал Сорвин. – Это не любовный роман, в котором баснословные богачи бросают все и, прихватив с собой часики возлюбленной, отправляются в народ и снимают комнату у миссис Глисон. Поверь мне, они были украдены!
Фетр слегка обиделась, но это не помешало ей продолжать отстаивать свою точку зрения.
– Я просто говорю, что не следует исключать и эту возможность.
– Не забывай, что его, возможно, убили. Из каждых трех убийств два являются следствием противозаконной деятельности.
Фетр не была знакома с этой статистикой, однако она выглядела вполне достоверной.
Сорвин
– Послушай, в каком-то смысле наш спор абсолютно бесплоден. Нам все равно нужно выяснить, откуда взялись эти часы. А для этого придется прочесать списки украденного.
Фетр не сомневалась, что эта неприятная обязанность будет поручена именно ей.
– Я не пренебрегаю твоим мнением, Салли, – улыбнулся Сорвин. – Просто у меня больше опыта.
Она кивнула, но с довольно мрачным видом. Его слова ее явно обидели.
Сорвин взял вилку и вернулся к трапезе. Фетр, с которой уже было довольно, отставила тарелку и принялась украдкой наблюдать за ним.
Потом он резко отложил вилку в сторону и промолвил:
– Прости. Я не должен был так с тобой говорить.
– Ничего. У тебя действительно гораздо больше опыта, чем у меня.
Она тоже была ему небезразлична.
Симпатичных женщин среди полицейских было не много, и поэтому с первого дня обучения ее начали преследовать мужчины (а один раз даже женщина). Однако все они выглядели так, что она не уступила бы им и за весь чай «Уормвуд-Скрабз». [17] Обычно ей удавалось сохранять дистанцию, избегая прямого выяснения отношений, иногда приходилось прибегать к откровенному разговору, и лишь однажды она была вынуждена дать ногой в промежность. Очень редко она ощущала в своей душе какой-то отклик.
17
«Уормвуд-Скрабз» – построенная в 1874–1890 гг. в Западном Лондоне мужская тюрьма для совершивших преступление впервые
Именно так было с Сорвином. Он ни на чем не настаивал, по крайней мере, не слишком сильно. Она знала, что всем мужчинам присуща настойчивость в отношениях, а у нее это всегда вызывало протест. Ей не нравилось, когда ею манипулировали, подгоняли ее и заставляли делать что-то вопреки ее воле.
Сорвин делал все правильно, и хотя он тоже играл с ней, почему-то это не вызывало у нее возражений.
Он доел остатки своего блюда и откинулся на спинку кресла.
– Замечательно, – промолвил он.
– Да, – откликнулась Фетр.
– Что-нибудь еще?
– Нет, спасибо.
К ним подошел официант, и Сорвин попросил у него счет, после чего снова повернулся к Фетр, которая сидела, уставившись на скатерть.
– Ну же, не грусти, – промолвил он. – Наши дела не так уж плохи.
И в его голосе прозвучало что-то, что заставило ее улыбнуться.
– Так-то лучше, – заметил Сорвин.
– Прости. Я действительно устала.
– Тогда я отвезу тебя домой, – простодушно ответил он, вовсе не намекая при этом, что чего-то от нее ожидает. И Фетр почувствовала, что благодарна ему за это. Ей понравилось заниматься с ним любовью и хотелось повторить это, но сейчас она действительно изнемогала от
У Сорвина тоже остались самые приятные воспоминания об их последней ночи, и ему не терпелось освежить их. Но он уже слишком хорошо знал Фетр и поэтому был вынужден приберечь свои плотские желания для другого случая.
Знакомство с Хьюго Хикманом произвело на Айзенменгера двойственное впечатление. С одной стороны, он был привлекателен, раскован, общителен и, судя по всему, достаточно открыт, но вместе с тем в нем было нечто такое, что вызывало у Айзенменгера неприязнь. Чувство это было неопределенным, оно то возникало, то исчезало, рождая ощущение дискомфорта. В конце концов он решил, что Хьюго просто слишкомидеален и, более того, сам знает об этом. Айзенменгеру ничего не оставалось, как заподозрить, что его неприязнь к Хьюго объясняется обыкновенной завистью, а поскольку ему вовсе не хотелось быть завистником, он постарался подавить в себе это чувство.
Однако полностью избавиться от него Айзенменгеру так и не удалось.
Когда их представили друг другу, Хьюго широко улыбнулся и с должной долей скромности крепко пожал Айзенменгеру руку.
– Как я понял, вы – патологоанатом. Потрясающе интересная дисциплина. Папа всегда воспитывал во мне уважение к патологам, правда, па? Как ты говорил: «Всегда поддерживай с патологами добрые отношения, потому что именно они подчищают все твои промахи и могут как спасти тебя, так и погубить».
– Да, что-то вроде того, – снисходительно улыбнулся Тристан, предлагая Айзенменгеру шампанского.
– Думаю, вряд ли вы с Тристаном допускаете промахи.
Хьюго загадочно улыбнулся.
– По крайней мере, мы никогда не рассказываем о них патологам.
Айзенменгер не успел выразить свое удивление, как Хьюго рассмеялся и сделал большой глоток шампанского.
– Так, значит, это вы похитили нашу прекрасную Елену. Счастливчик! – Он подмигнул, сделал еще глоток и повернулся к отцу: – Неплохо. А еще такого же не найдется?
Тристан принялся открывать вторую бутылку.
– Она неплохо устроилась, – продолжил Хьюго. Было неясно, что он имеет в виду – карьеру Елены или ее выбор партнера. – Хотя мы так давно не виделись.
– Да, за это время много чего произошло.
– Да. – Хьюго понимающе взглянул на него. – Действительно.
– Насколько я понял, вы были очень близки.
– Между нами были почти родственные отношения, – с отсутствующим видом откликнулся Хьюго, наблюдая за тем, как Тристан наливает шампанское для Терезы и шерри для Элеоноры.
Джон задумался.
– Впрочем, в этом нет ничего удивительного, – промолвил он.
Айзенменгер никогда не отличался дипломатичностью.
– Прошу прощения? – повернулся к нему Хьюго.
– Я имею в виду, неудивительно, что такая крепкая детская дружба не выдержала испытания временем.
– Так сложились обстоятельства, – осторожно ответил Хьюго.
– Да?
– Джереми поступил в университет, я – в медицинскую школу, и это не способствовало поддержанию близких отношений. А потом разразился весь этот ужас. – Он покачал головой. Его тон становился все увереннее по мере продолжения речи. – Сложись жизнь иначе, мы по-прежнему были бы вместе и наслаждались обществом друг друга.