"Мир приключений" 1926г. Компиляция. Книги 1-9

Коллектив авторов

— Кто это кидается? — сказал он.

Ну уж, ежели я вижу, что это он ко мне обращается, я говорю ему, что я ничего не знаю. Ну и тут я ему рассказываю о двух зеленых глазах, которые я видел рядом друг с другом, в темноте. Он опять давай ругаться, еще чище, и, наконец, сажает меня в карцер, на хлеб и на воду, на двое суток.

— Так тебе и надо! — с некоторой важностью произнес Сам.

Биль возмущенно окрысился:

— Почему это ты говоришь?

— Не знаю, — равнодушно и чистосердечно отвечал Сам.

— Ну, ладно, — продолжал Биль, — и вот, значит, сижу я в карцере, в грязной черной дыре под палубой, и размышляю о грехах

наших. До этого дня я бы готов был не знаю чем поклясться, что видал таки, и много раз, крыс на кораблях; но на сей раз, сидя в этой дыре, я убедился, что никогда в жизни не видал крыс. То, что я видел до этого, это все были самое большее мышата, ребятенки мышиные.

На вторую ночь, как я сидел в тюрьме, крыс еще прибавилось. И не подумайте, что они появились, как вы, может быть, воображаете, поодиночке, друг за дружкой, как капли пота, когда потеешь, нет! Их было вокруг меня, пожалуй, штук шестьдесят, вроде как присяжные на суде вокруг стола, да, штук шестьдесят, и несколько штук у меня на коленях. И вдруг — фьют-т! — все исчезли. Как ветром сдунуло. И ни одна не вернулась, что бы взглянуть, что же со мной-то сталось.

Сначала мне показалось это сверхестественным. Потом я начинаю размышлять. Не выходит у меня из головы: — почему же это они так моментально провалились. И чем больше я думаю, тем больше говорю себе: нет, кто-нибудь да вошел тихонько сюда. И кажется мне, что моментами я слышу, будто какой-то человек прохаживается вдоль стенок, тихо, стараясь не делать шуму. Но в общем я не был уверен в этом, возможно, что это просто мне почудилось. Думал я, думал, да и заснул.

Когда я проснулся, кто-то лежал на моей груди…

— Кто это говорит? — сказал Джим, внезапно заинтересовавшись.

— Кто это говорит? Я. Я говорю, что кто-то сидел у меня на груди.

— Чепуха! — произнес Сам.

— Ну, нет, сударь мой, не «чепуха»: сидел на моей груди, и никаких чертей!

Я размышляю. Я говорю себе: открывать мне глаза или нет? Слушаю изо всей мочи, как только могу. И ничего не слышу, ничего, кроме дыхания кто лежит на мне. Вы понимаете мое состояние? Наконец, больше я не могу терпеть. Я приоткрываю один глаз, чуть-чуть, самую малость, и гляжу. Черно, как в печке. И я не различаю ничего, кроме двух глаз, опять тех самых двух глаз, которые я уже видел, когда стоял на вахте. Они светились в темноте, как два зеленых маяка, и смотрели на меня совсем близко, прямо в лицо, как будто издеваясь над моим испугом.

— Ну, и что же дальше? — спросил Джим. — Дальше?

— А дальше, — сказал Биль, — я заревел, как корова. Да, сударь мой, заревел. Держу пари, что корабли за 40 миль должны были услыхать меня и воображать, что это их зовут в рупор.

Как только я завопил, он соскользнул с моей груди. Глаза потухли, как искры в воде. И заметьте хорошенько вот что: чтобы слезть с меня, этот тип не встал, не спрыгнул, не скатился вниз с моего тела. Нет. Он просто исчез. И зарубите себе на носу, что ведь это — после истории с исчезнувшей свиньей, пропавшим матросом, зелеными глазами на юте. Я вспомнил все это и продолжал орать, сколько только у меня хватало мочи. Вся команда кубарем скатилась в мой карцер. Но, понятное дело, при первом же крике он исчез. Ясно, что они никого не нашли, кроме меня, и только лаялись в темноте, что не мешало бы мне разможжить башку.

Повели они меня к шкиперу и я рассказал ему всю историю с самого начала. Но вы знаете, что это

за господа, эти командиры купеческих судов, — ведь беда какие умницы! Разве они верят чему-нибудь?

— Да, — сказал Сам. — Тем более, что во всем этом ни слова нет правды!

Биль, не удостоив ответом, продолжал:

— Шкипер приказал второму помощнику занести в журнал, что я сошел с ума, что я стал полным идиотом, но что натощак я не бываю опасен…

— Что-ж, я бы сказал: — шикарный был шкипер, — произнес Джим.

Биль еще раз сделал вид, что не слышит.

— Сидеть в карцере имеет кое-какие выгоды, — сказал он, — небольшие, но все таки кое-что… Вообразите себе, что в тот самый момент, когда меня выводили из карцера, раздался свисток, призывавший всю команду на мостик, для расследования.

— Кто это сделал? — заорал шкипер. — Говорите! И сию же минуту! Правду, чорт вас побери, или никому не поздоровится!..

Я думал, что он хочет разузнать, кто сидел на мне, когда я спал, но я тотчас же сообразил, что он тумашится совсем из-за другой штуки. Вся команда была тут, стояла, разинув рты. Начинало светать, еще не совсем рассвело, но можно было видеть, как люди глядели друг на дружку, ничего не понимая, что тут такое происходит. Наконец, один сказал:

— Да что сделал-то?

Капитан повернулся и крикнул в лестницу:

— Господин Макферсон! Будьте добры подняться!

Это было имя одного из помощников. Он выходит. Когда я его увидал, у меня чуть глаза на лоб не вылезли. Он стоял на вытяжку, с самым важным видом, как будто и не знал, что у него брюки были об одной штанине, а другая была на-чисто вырвана.

— Сделал вот это!.. — сказал капитан, показывая пальцем на то место, где полагалось быть другой штанине.

Понемножку раскусили, наконец, все дело: выяснилось, что помощник прогуливался по палубе и вдруг наступил на чье-то лежащее тело. Спустя момент, штанина из его брюк была вырвана; виновник исчез. Его искали везде, и ни черта не нашли.

Ну, люди стоят, пялят глаза то на шкипера, то на брюки об одной штанине, а потом переглядываются между собой. И было ясно, что все знают об этом не больше, чем сам помощник. И тут один долговязый ирландец, Пэдди Мак Клоски, как прыснет вдруг со-смеху. Капитан посадил его в карцер, потому что ведь всетаки кого-нибудь да надо же было наказать. И капитан сказал, что необходимо, чтобы все эти истории прекратились

Прошел день. В команде только и разговору, что о происшествии. Судили, рядили, и то предполагали, и это, а в общем никто ничего не знал. Мы в этот день решили вымыть имущество пропавшего матроса и разделить между собой. Выстирали одежду и все его пожитки, а на ночь повесили все на бак сушиться.

И вот около второго полчаса ночной склянки прохожу я случайно по палубе, и вижу такую штуку, какую уж наверняка никогда больше не увижу ни на море, ни на суше.

Пятясь задом, мимо перил, совершенно одна, над самым полом палубы, шла рубашка пропавшего матроса.

Что же я делаю? Я уж стараюсь ничего не говорить. Я ведь помню, как меня опорочили в корабельном-то журнале.

Рубашка идет на меня: тихонько, мелкими-мелкими шажками, лицом к ветру, а я пячусь боком и гляжу на эту чертовщину. Как вдруг в углу рубки появляется Макферсон, помощник, тот самый, у которого вырвали штанину из брюк. И он замечает, что рубашка идет. Вижу, что бледный он стал, как новенький парус. И вот он идет на рубашку, — крадется осторожно, наклонившись…