Мир приключений 1959 г. № 4
Шрифт:
КУДА ДЕЛСЯ МАРЕЧЕК?
— Пиши: «Двадцать первого августа 1944 года в деревне Туречка были убиты три гардиста…» Перечисли имена и фамилии, год рождения и должность. Всё полностью. Вообще всю докладную пиши подробнее. Пан полковник любит обстоятельные, толковые докладные… — говорил комендант Младек секретарю, расхаживая по кабинету и потирая от удовольствия руки. — Написал?
Сутулый, тощий секретарь в форме гардистского офицера утвердительно кивнул.
— «На полицейских, находившихся при исполнении служебных
— И Лонгавера? — удивленно посмотрел секретарь.
— Всех!.. Дальше: «Мной была организована облава, в результате которой банда из шести перечисленных коммунистов поймана. Потерь с нашей стороны нет. Легко ранен полицейский Любомир Заграда»…
— Разве он ранен?
— А ты не видел, какой у него под глазом фонарь и весь ободран?
— Так это ж он пьяный свалился с кручи… еще в понедельник.
— Пиши, а не рассуждай!.. — Комендант нервно топнул ногой и несколько раз молча прошелся по кабинету. — Готово?
Секретарь покорно кивнул.
— «Все бандиты признали свою вину и сегодня же будут расстреляны». — Комендант прихлопнул рукой по столу, что означало окончание дела. — Докладную повезешь сейчас же.
— А может, часок подождать да сразу?..
— Намекаешь на типографию? — ухмыльнулся Младек. — Ты исполнительный и аккуратный служака, Иржи, но ты не дипломат. Два таких громких дела смазать в одно! Надо уметь не только работать, но и преподнести свою работу начальству. Дай ему сразу две докладные, так он второй так обрадуется, что первую и не заметит. А лучше не спеша, по порядку: сегодня в Старых Горах арестована банда, завтра в Старых Горах раскрыта подпольная типография, послезавтра еще что-нибудь. Думаешь, это не оценят?
Секретарь подобострастно улыбнулся:
— Быть вам, пан комендант, министром!
— На мотоцикл!
Комендант Младек только минуту оставался один. Дверь кабинета распахнулась, точно ее ветром сорвало, и в комнату влетел запыхавшийся помощник.
— Что такое?
— Убит Матейка!
— Матейка?! — выходя из-за стола, угрожающе переспросил комендант. — Как вы это могли допустить, пан Быстрицкий?
— Сегодня он был занят слежкой за Маречеком, — пояснил Быстрицкий.
— Знаю. А где Маречек?
— Пропал!
— Как — пропал? Что значит пропал?
— Нигде нет. Как в воду канул!
— Горячку порешь! Задерживается он. Дело у него сложное…
— Разрешите доложить?
— Что еще?
— Я думаю, что Маречек водил нас за нос, что он и туда и сюда. А теперь, когда Красная Армия близко, он сбежал, чтобы потом выплыть чистеньким, коммунистом…
— Чистеньким? — Комендант захохотал. — Не бывать ему чистеньким! Не бывать!
Большими шагами Младек мерил комнату из угла в угол. Теперь он уже не потирал удовлетворенно рук.
— Да-а-а… Не зря меня фарар предупреждал… Ну, вот что: арест Кошика и его компании произведем ночью, после расстрела
— Правильно, пан комендант: ночью, как кур на нашесте! А то у них такая связь, что не успеешь схватить одного, как все узнают.
— Рядовых сейчас распусти. Только чтобы не напивались до бесчувствия. А в двадцать два ноль-ноль всем быть здесь.
Дождь перестал. Ветер утих. Сквозь решетку смотрела белая, напуганная громами и молниями луна. На улице было тихо. Тихо, как бывает перед ожиданием чего-то самого страшного.
Когда окровавленного, избитого до неузнаваемости Гришу полицейские втолкнулл в камеру, кто-то кинулся на помощь.
Придя в себя, Гриша подполз к окну, медленно поднялся и, ухватившись за холодные толстые прутья решетки, приник к стеклу и молчал.
Заключенные ходили на цыпочках. Объяснялись только жестами. Кто-то без слов дал воды. И Гриша залпом выпил целую кружку. Кто-то промыл на голове раны и перевязал. А юноша стоял, с жадностью глядя в окно, за которым навсегда осталась свобода.
Свобода!
Как дорого это слово для тех, кто попал за решетку, и как не ценят ее те, за кем никогда не закрывалась тюремная дверь!
Свобода!
Сколько раз приходилось Грише попадать в такие переплеты, когда самым дорогим на свете оставалась только свобода! Но раньше все как-то обходилось, появлялась щелка, через которую пробивался сначала маленький дерзкий луч надежды, а потом приходило спасение…
А теперь?
Теперь конец. Допрашивать его больше не станут. И, наверное, в эту же ночь расстреляют.
Почему-то вспомнились слова из тюремной песни. Именно те слова, где привратник отвечает старушке, принесшей передачу.
К удивлению заключенных, Гриша тихо запел старинную песню:
Твой сынок вчера расстрелян У тюремной у стены. Когда приговор читали, Знали звездочки одни.Никто на Родине не узнает, когда, за что и где он погиб. «А дубок-то на могиле у мамы я так и не посадил. Ничего, посажу…»
Гриша поймал себя на том, что мысли его прыгают с одного предмета на другой. Но сосредоточиться он уже не мог… «Где сейчас мой одноклассник Толя Чинцов? Наверное, совсем заросли следы нашей клятвы на дубе? А Галина хозяйка до сих пор думает, что я уехал в Германию добровольцем…»
— Галя!.. Галка!.. — прошептал он.
В коридоре раздались крики и топот. Потом команда строиться и снова тишина.
Гриша, продолжая держаться за рамы решетки, повернул лицо к нарам.
Говорить было больно: в легких что-то обрывалось, и начинался кашель с кровью. Но Гриша все же решил заговорить. Заговорить как можно спокойнее, увереннее, чтобы никто не подумал, что он, русский, смирился перед врагами, боится смерти.
— Товарищи! Это за нами… на расстрел…
Гробовое молчание.