Мир приключений 1959 г. №5
Шрифт:
— Жаль, — сказал Князев, — наша поездка окончилась бесплодно.
— Почему бесплодно? — возразил Второв. — «Черепахи» и венериане у меня здесь.
Он похлопал рукой по вороненой стенке кинокамеры.
Через несколько часов после возвращения машины Мельников собрал совещание в помещении центрального пульта.
Главная цель похода не была достигнута. О судьбе пропавших товарищей они ничего не узнали.
— Прошу всех высказать свое мнение, — сказал Борис Николаевич.
Первым взял слово Пайчадзе.
— То, что случилось, непоправимо, — сказал он, — дальнейшие попытки считаю неразумными.
Один за другим,
— Присоединяюсь… — начал Мельников и вдруг замолчал, стремительно обернувшись.
Все услышали тихий, но хорошо им знакомый звук. Сработал один из автоматов пульта. Они увидели, как вспыхнула красная лампочка, соответствующая наружной двери нижней выходной камеры. Потом она погасла и загорелась зеленая. Стрелки приборов вздрогнули и задвигались. В камере начался дезинфекционный процесс.
Никто не двинулся с места. С побледневшими лицами члены экипажа смотрели на своего командира.
Что это значит?.. Кто может быть в камере?
Все восемь человек были на пульте!
Неужели?..
— Это один из них, — с трудом справляясь с голосом, сказал Мельников, — больше некому.
Топорков вдруг кинулся к пульту и включил экран. Путаясь от волнения в ручках, он настроил его на левую, от корабля, сторону.
Все увидели совсем рядом с бортом темный предмет и сразу узнали его.
Это был пропавший вездеход Белопольского.
— …Я не успел вскочить в машину, — закончил свой рассказ Романов, — Станислав Казимирович, кажется, успел. Хлынул ливень. Что было дальше, я не знаю. Очнулся в воде. Кругом было темно. Сначала мне показалось, что я свободно плыву, но потом почувствовал, что меня кто-то крепко держит. Совсем рядом горели в темноте три огромных желтых глаза. Я понял, что эго «черепаха» и что именно она держит меня и несет куда-то. Я знал, что моя рация включена, и стал звать на помощь. «Черепаха» вздрогнула от звука моего голоса, я это ясно ощутил, но не только не выпустила меня из лап, но сжала так крепко, что у меня кости затрещали. Тогда я замолчал и стал прислушиваться. Но ответа не было. Меня или не слышали или, наоборот, я не слышал ответа. Повторить попытку я не решился. «Черепаха» могла меня раздавить, я и так еле дышал в ее объятиях. Мне казалось странным, что вода не проникает в костюм. Оказывается, наши противогазовые костюмы непроницаемы. Ни одна капля не попала внутрь, и подача кислорода шла нормально. Но дышать было все труднее, — кружилась голова. Я понял, что это оттого, что я дышу чистым кислородом. Потом я увидел странный туннель с бревенчатыми стенами, от которых шел розовый свет. Я убедился, что меня действительно несет «черепаха». Она была совсем такой, каких вы нам описывали, Зиновий Серапионович. Отвратительное создание! Неужели это и есть венериане? Из туннеля меня пронесли в огромную пещеру, а затем сюда. Я никак не ожидал, что увижу вас здесь.
— Так же, как и мы не ожидали увидеть вас, — хмуро ответил Белопольский. — Плохо, очень плохо! Трое членов экипажа попали в плен. На звездолете осталось восемь человек. Я надеюсь, что Борис Николаевич никого больше не отпустит далеко от корабля.
— Они безусловно будут пытаться найти нас или, по крайней мере, наши тела, — сказал Баландин. — Обшарят все озеро и в конце концов найдут туннель.
— Если
— Я уже сказал, что она почему-то не работает.
— Очень просто, — спокойно сказал Баландин, — не работает потому, что ее нет.
— Как нет?!
Но маленького черного футляра портативной радиостанции действительно не было. Сиротливо висел оборванный провод.
— Проклятая «черепаха»! — сказал Романов. — Это она.
Было ясно, что футляр был сорван в тот момент, когда животное схватило геолога.
— Теперь вся надежда на Мельникова, — сказал Белопольский. — Он должен понять, что единственная его задача — это закончить программу работ и вернуться на Землю. Знакомство с венерианами завершит следующая экспедиция.
Константин Евгеньевич говорил таким тоном, словно его самого совершенно не касались последствия «предложенного» Мельникову плана. Было ясно, что Белопольский считал их троих безнадежно погибшими.
— Нельзя ли бежать отсюда? — спросил Романов. — Наши костюмы вполне пригодны для путешествия под водой. Мне кажется, что в этом помещении нет запоров.,
— Зиновий Серапионович не может идти, — ответил Белопольский.
— Только не думайте обо мне, — поспешно сказал Баландин. — Я не могу, но вы-то можете! Не будьте сентиментальны. Лучше погибнуть одному, чем троим.
— Все равно это совершенно невозможно. Стоит нам показаться в туннеле или на дне озера — и «черепахи» сразу увидят. Они тут же нас схватят, а может быть, и убьют. Нет! Если мы хотим, чтобы наша смерть не была напрасна, то надо действовать совсем иначе. Надо наблюдать, узнать как можно больше и все записывать. Может быть, подвернется случай отправить письмо в закупоренной бутылке. Когда станет ясно, что наши часы сочтены, сделаем попытку прорваться через туннель и выбросить ее.
— Если Борис Николаевич будет придерживаться образа действий, который вы считаете самым разумным, то они никогда не найдут нашего послания, — заметил Баландин.
Белопольский посмотрел на профессора, и что-то вроде улыбки появилось на его суровом лице.
— Если будет?.. — сказал он. — К сожалению, в этом вопросе правы вы, а не я. Боюсь, что они будут нас искать. Но даже если и не будут, у нас есть надежда, что бутылку найдет следующая экспедиция.
— Слабая надежда! — сказал Романов. — Я бы сделал попытку немедленно.
Они замолчали, каждый думая одну и ту же невеселую думу. Положение было трагическим. Оторванные от товарищей пленники неведомых им венериан, они были совершенно беспомощны. Какую участь готовят им обитатели планеты? Что они хотят сделать с людьми, попавшими в их руки?..
Белопольский сказал: «Ничего хорошего!» Но венериане до сих пор не причинили людям никакого вреда, и это невольно оставляло место для какой-то надежды. И каждый из них продолжал надеяться, вопреки вероятности. Таково уж свойство человека.
Прошел час, второй, третий…
Белопольский еще раз переменил повязку на ногах Баландина. Профессор со стоическим терпением переносил боль.
Никто не приходил.
Они изредка обменивались короткими фразами. Говорить было не о чем. Все было достаточно понятно и достаточно скверно.