«Мир приключений» 1963 (№09)
Шрифт:
Какое-то непонятное оцепенение не позволило мне поднять тревогу, тем более что по отношению к нам корабль не проявлял никакой враждебности и в этих водах мы не встречали ни неприятельских, ни пиратских судов. Мы с рулевым как завороженные смотрели на освещенный мертвыми огнями черный корабль. Еще мгновенье — и он прошел почти борт о борт с нами.
На его мостике стоял высокий бледный мужчина с черной бородой и огненными глазами. Вцепившись в поручни и жадно вглядываясь в сторону юго-запада, он кричал по-голландски: «К мысу Бурь! К мысу Бурь!» Все это
Только тогда мы очнулись.
— Пресвятая дева Мария! Да сохранит нас бог! — пробормотал рулевой. — Это «Летучий Голландец»!
Больше он ничего не сказал, и я, стараясь не обнаружить беспокойства, пошел в рубку. Когда я записывал в судовом журнале эту встречу, тонкие линии букв получились волнистыми, как хребты валов во время начинающегося прилива.
Следующий день прошел без приключений, по вся команда мрачно посматривала на юго-запад, а наш судовой кюре долго перебирал четки, и в глазах его, обращенных к небу, были надежда и скорбь. Никто не упомянул имени проклятого корабля, но это безмолвие было страшнее стонов и ругани. Как будто на корвете появился покойник.
Несчастье произошло в следующую ночь. Мой сон прервал сильный толчок, выбросивший меня из гамака. Рев ветра и всплески воды заглушали встревоженные голоса наших матросов.
Наскоро одевшись, я выбежал на палубу. Корвет тонул, наскочив в темноте на какой-то неизвестный предмет.
В носовую пробоину широким потоком вливалась вода. Бесполезно было предпринимать что-нибудь. Катастрофа разразилась неожиданно и неотвратимо. Наши шлюпки сорвались в океан и исчезли в ночной темноте. Гибель была неминуемой. Оставалось только прыгнуть за борт и как можно скорее отплыть от тонущего судна, чтобы не попасть в водоворот.
Долго ли я плыл, не знаю. Может быть, меня просто уносило волнами без всякого с моей стороны противодействия их роковой силе. Временами я терял сознание, и, когда я вновь приходил в себя, надо мною висело черное небо, а вокруг прыгали темные ночные волны. Я был совершенно один, и только твое имя, Гарэн, спасло меня от сумасшествия. Силы мои не иссякали, но мертвый сон все чаще и чаще отуманивал голову, пока наконец не погрузил меня в небытие.
Очнулся я в небольшой каюте. Солнечный луч пробивался сквозь шелковую старинную ткань занавески иллюминатора.
Первое, что я увидел, было странное лицо матроса, заботливо склоненное надо мной. Глаза его были бесцветны и тусклы, а щеки словно изъедены крысами. От него сильно пахло йодом и морской солью. Встретив мой удивленный взгляд, он поднял голову и сказал глухим, деревянным голосом:
— Слава создателю, мин rep! Капитан очень беспокоится о вашем здоровье.
— Где я?
— Вы на лучшем судне. Равного не было еще со дня сотворения мира и никогда не будет, мин гер!
— Кто ваш капитан?
— Лучший
— Летучий Голландец? Но как я попал к вам?
— Так угодно было судьбе, мин гер! Мы подобрали вас в море после крушения вашего корвета. Только вы один спаслись, мин гер! И теперь вы будете плавать с нами до дня страшного суда, потому что накануне гибели вашего корвета вы встретились глазами с нашим капитаном. Если бы и ваш рулевой тогда посмотрел в его глаза, он тоже был бы вместе с вами на борту этого корабля.
Ты не можешь представить себе, дорогая Гарэн, мои чувства после разговора с матросом. Мне казалось, что все это сон, что не было никакого кораблекрушения, что я нахожусь под впечатлением ночной встречи после моей вахты, о которой я рассказал тебе.
Когда я очнулся снова, то был одни. В открытый иллюминатор дышал свежий солоноватый ветер, а занавеска трепетала, как праздничным флаг. В каюте стояла тяжелая, привинченная к полу мебель из черного дуба. Переборки были обиты толстой тисненой кожей. Запахи старого дерева и вытканных золотом шелковых материй смешивались с йодисто-соленым запахом моря и чего-то почти неуловимого, приторно-сладковатого. На полу расстилался мягкий восточный ковер. Я попробовал встать и удивился необычайной легкости и гибкости своих членов.
Судно слегка покачивало. Через иллюминатор я видел окрашенные вечерним багрянцем волны океана и изредка — белые острые крылья альбатросов на розовом закатном небе.
События последних дней промелькнули в памяти как что-то постороннее, будто картины, увиденные из окна дилижанса.
Раздался легкий стук в переборку. На мой оклик в каюту вошел уже знакомый матрос. Запах йода и чего-то сладковатого усилился.
— Мин rep, если вы чувствуете себя достаточно хорошо, то капитан просит вас посетить его каюту.
Я молча и решительно отправился вслед за посланцем, для того чтобы понять наконец все происходящее со мною и вокруг меня.
Моя каюта была в кормовой части судна, капитанская — на юте. Такие же кожаные обои, такая же массивная мебель, только более богатой отделки, и каюта — обширнее моей.
На пороге меня встретил высокий мужчина с бледным, будто освещенным светом лицом, с темной, слегка курчавящейся бородой и с горящими, как смоляные факелы, глазами. Одет он был в морской костюм того покроя, который любили голландские капитаны сто или полтораста лет назад.
Я представился. Хозяин крепко пожал мне руку:
— Капитан Ван Страатен.
Он пригласил меня к столу и калил в золотые кубки работы Бенвенуто Челлини красного, как кровь, бургундского вина.
— Вы невольный гость на моем корабле, и теперь, хотите вы того или не хотите, но нам с вами придется жить и работать, может быть, не одно столетие. Не удивляйтесь ничему, это будет самое лучшее. Как вы себя сейчас чувствуете?
— Благодарю вас, капитан. Но разрешите задать вам одни вопрос: я до сих пор не пойму, где я нахожусь и что будет дальше со мной.