Мир Приключений 1963 г. №9
Шрифт:
В шторм либо в штиль голос мой гулко раздастся над морем!
И что же произойдет тогда?
Сила волшебного слова, согласно предсказанию, раздвинет корабль Летучего Голландца! Бимсы, стрингера, шпангоуты полетят ко всем чертям! Мачты с лохмотьями парусов плашмя упадут на воду!
Да, да! Темно-синяя бездна с клокотанием разверзнется, и корабль мертвых, как оборвавшийся якорь, стремглав уйдет под воду.
Из потревоженных недр донесется протяжный вздох или стон облегчения, а потом волнение сразу утихнет, будто за борт вылили
Вот что я сделал бы, если б знал магическое слово, о котором говорил финн!..
Но ни я, ни вы, никто другой на свете пока не знаем слова, которое могло бы разрушить заклятье…
Некоторые даже считают все это враньем, как я уже говорил. Другие, однако, готовы прозакладывать месячное жалованье и душу в придачу, что в ром не подмешано и капли воды…
Барак погрузился в сон.
Спящие походили на покойников, лежащих вповалку. Рты были разинуты, глазные впадины казались такими же черными, как рты. Лампочка под потолком горела вполнакала.
Заснул наконец и Олафсон.
Один Нэйл не спал. Закинув за голову руки, он глядел в низкий фанерный потолок — и не видел его.
Что ему дало сегодняшнее испытание? Проговорился ли Олафсон?
В интонациях, в паузах угадывалось нечто большее, чем воодушевление рассказчика. Особенно разволновался Олафсон, дойдя до магического слова.
Оно, это слово, пригодилось бы и Нэйлу в то злосчастное утро, когда старина “Камоэнс” чуть не столкнулся нос к носу с “Летучим голландцем”.
В памяти сверкнул плес Аракары. Под звездами он отсвечивал, как мокрый асфальт. Снова увидел Нэйл черную стену джунглей и услышал непонятные ритмичные звуки — был то индейский барабан или топот множества пляшущих ног?
Под приглушенный гул, доносившийся издалека, Нэйл стал уже засыпать. И вдруг рядом внятно сказали:
— Флаинг Дачмен! [6]
Потом быстро забормотали:
— Нельзя, не хочу, не скажу!
Минута или две тишины. Что-то неразборчивое, вроде:
6
Летучий Голландец! (англ.)
— Никель… Клеймо… Контрабандный никель…
И опять:
— Нет! Не хочу! Не могу!
Это во сне бормотал Олафсон.
Нэйл поспешил растолкать его. Уже поднялись неподалеку от них две или три взлохмаченные головы. К чему было привлекать внимание всего блока к тому, что знали только Нэйл и Олафсон?
Старый лоцман приподнялся на локте:
— Я что-нибудь говорил, Джек?
— Нет, — сказал Нэйл. — Ты только сильно стонал и скрежетал зубами во сне.
Олафсон недоверчиво проворчал что-то и, укладываясь, натянул одеяло на голову…
КОНТРАБАНДНЫЙ НИКЕЛЬ
На
Утром заключенных вывели на строительство укреплений — стало известно о приближении Советской Армии. Нэйл, стоя над вырытым окопом, обернулся и увидел рядом с собой Олафсона.
Тот скрючился у своей тачки, а лицо у него было испуганное, совсем белое.
— Заслони меня от Гуго! — пробормотал он.
Надсмотрщик Кривой Гуго тоже имел свою дневную норму. Черная повязка закрывала его левый, выбитый глаз, но правым он видел очень хорошо. Целый день, стоя вполоборота, следил за узниками этим своим круглым, сорочьим глазом. И, если кто-нибудь проявлял признаки слабости или начинающейся болезни, немедленно раздавалась короткая ругань, а вслед за ней очередь из автомата…
Нэйл загораживал собой Олафсона до тех пор, пока тот не собрался с силами.
Когда тачки покатились по дощатому настилу, Олафсон успел негромко сказать:
— Спасибо. Я во что бы то ни стало должен продержаться до прихода русских!
Однако ночью в блоке его начал бить озноб. Он уткнулся лицом в подушку, стараясь не стонать. Несколько раз Нэйл подавал ему пить.
— Ты хороший малый, Джек! — прошептал он. И почти беззвучно: — Я бы тебе рассказал, если бы мог. Честное слово, я бы рассказал…
После полуночи он совсем расхворался. В бараке все давно уже спали. Старый лоцман изо всех сил сдерживал стоны, чтобы не разбудить товарищей. Дыхание его было тяжелым, прерывистым…
Нэйл перегнулся к Олафсону через узкий промежуток, разделявший их койки.
— Я вызову врача, — сказал он не очень уверенно.
— Нет! Прошу тебя, не надо! Меня сразу же уволокут из блока, чтобы делать надо мной опыты. Нас разлучат с тобой. А это нельзя. Быть может, я все-таки решусь… Да, быть может… Дай мне воды!
Зубы его дробно застучали о кружку.
— Сохнет во рту, трудно говорить. Придвинься ближе! Еще ближе!.. Джек, мне не дождаться русских.
— Ну что ты! Не так ты еще плох, старина!
— Нет, я знаю. Завтра Гуго меня окончательно прикончит. А русские могут не прийти завтра. О, если бы они пришли завтра!
Он судорожно сжал руку Нэйла своей горячей, потной рукой.
Нэйл забормотал какие-то утешения, по старый лоцман прервал его:
— Брось! Не теряй времени! Я должен успеть рассказать. Да, Джек, я решился!
Он порывисто притянул Нэйла за шею к себе:
— Ты веришь в бога, Джек?
— Нет.
— А в судьбу?
— Верю иногда.
— И у тебя есть дети?
— Двое.
— Так вот! Жизнью своих детей, Джек, поклянись: то, что расскажу, передашь только русским!
— Хорошо.
— Ты понял? Русским, когда они придут! Кому-нибудь из их офицеров. Лучше, понятно, моряку. Скорей поймет.
Нэйл повторил клятву. Потом он приблизил ухо почти вплотную ко рту Олафсона, так тихо тот говорил.