Мир приключений 1968 № 14
Шрифт:
Рокуэлл все время слышит за спиной цокот подков автоматчика, чавканье рта, жующего резинку.
— Поворачивай! — Солдат ткнул Рокуэлла стволом в бок, и по щербатым ступеням они спустились в сухой бетонный каземат.
В камере стоял топчан, покрытый циновкой. Под маленьким решетчатым окном — помойное ведро.
После ухода автоматчика Рокуэлл решил спать. Он знал, что ему пригодятся душевные и физические силы. Но сон не приходил. Не утихало возбуждение, в мозгу витали странные, расплывчатые картины, какие-то детали его пленения заставляли
Весь день и ночь его не беспокоили.
Утром солдат принес рисовую похлебку; в ней плавали две рыбьи головы. Рядом с миской он бросил сухую, обглоданную корку хлеба.
— Забери свою жвачку! — Рокуэлл плюнул в миску и столкнул ее с топчана.
— Зря бесишься, — сказал солдат равнодушно. — Не ты первый, не ты последний.
В полдень его привели к полковнику на допрос.
— Будешь отвечать?
— Нет! — твердо ответил Рокуэлл.
— На маршировку его!
Час вокруг кирки с поднятыми руками по раскаленному асфальтовому плацу. Голова кажется жужжащей и хрупкой, готовой треснуть от малейшего толчка. Солдат толкает его стволом автомата.
— Выше руки!
Но они опускаются сами. И он не хочет их больше держать. Прямо над его ухом солдат разряжает автомат. Выстрелы бьют по мозгам кувалдой. Но Рокуэлл упрямо закусил губу и не поднимает рук.
— Черт с тобой! — говорит солдат.
Через несколько минут его сменяет другой.
И еще час…
Руки висят вдоль туловища плетьми. Горбится спина от тяжелых, налитых свинцом плеч. На лице свербящая корка из пыли и липкого пота.
И еще час…
Колени обмякли, крупно дрожат и складываются. Рокуэлла охватывает тяжелая апатия; ему безразлично, что с ним будет дальше, и, протащив ноги еще несколько метров, он садится на горячий асфальт.
На крыльцо дома, обмахиваясь веером, вышел полковник. Он внимательно поглядел на пленника и закричал:
— Будешь отвечать?
— Нет! Нет! — ворочает языком Рокуэлл.
— Ему жарковато. Пусть освежится под душем! — засмеялся полковник.
Кирка оказалась мокрым бункером. В отделении, куда втолкнули Рокуэлла, — тьма. Цепляясь за осклизлую стену, он опустился в лужу. После раскаленной сковороды плаца это приятно. Остывает голова, и он уже может мыслить. Вспоминает училище, проповеди капеллана, рассказы офицеров-пропагандистов о коммунистических застенках. Все правда! Все так, как говорили! Да, красные — не люди. Варвары! Но не на такого напали! Он больше не откроет рта!
Через ногу прокатилось что-то мягкое. Швырнул ногой — писк. Крысы! Рокуэлл вздрогнул от омерзения и вскочил. Два шага вперед, два в сторону. И вдруг он замечает, что на голову с равными промежутками падают капли. Начинает надоедать.
Захлюпали ботинки. Писк! Рокуэлл махнул ногой, будто бил по мячу. Раз. Другой. Крысы метались, но не исчезали. Что-то острое царапнуло кожу ноги. Рокуэлл прыгнул в угол и замер. С каждого сантиметра потолка падают медленные тяжелые холодные капли. Носком ботинка, а потом — с отвращением —
Но его не били, а через темный двор провели в кабинет полковника. Здесь же сидит и капитан с отекшим лицом и длинными узловатыми руками. Капитан подошел к Рокуэллу, нагнулся и задрал штанину его брюк. На белой коже ноги краснели пятнышки укусов. Капитан схватил руку Рокуэлла, быстрым движением вывернул ее за спину и крикнул по-русски:
— Санитар! Противочумный…
Вошел санитар со шприцем и сделал укол в руку Рокуэллу.
Капитан отпустил пленного и махнул рукой санитару. Тот вышел.
— Ну как, поговорим? — спросил полковник.
— Пусть лучше я проглочу язык, и будьте вы прокляты! — истерически закричал Рокуэлл.
— Возьмите себя в руки, Смит. — Полковник искоса взглянул на настороженного капитана. — Сейчас я вам устрою приятное свидание. Товарищ капитан…
— Слушаю!
— Введите.
За капитаном закрылась дверь и сейчас же открылась. В комнату вошел… Джо Кинг.
— Доброй ночи, Рок! Здравствуй, старина!
Рокуэлл остолбенел.
— Джо! Ты? Здесь?
— Так же, как и ты, дружище. Честное слово, я соскучился по тебе! — Искренняя радость Кинга меркнет, когда он встречается взглядом с полковником, но подобие улыбки остается на вялых губах. — Зря противишься, Рок. Я был в такой же переделке, а сейчас обменен — и уже вольная птица. Лечу обратно в Кефлавик. Все в порядке, старина!
Почерневшее, худое лицо и тусклый взор Кинга говорят другое. Потрепанный мундир висит мешком на когда-то мощных плечах боксера. Он прикуривает, не попадая кончиком сигареты в огонь.
Удивление Рокуэлла проходит.
— Летишь обратно? — говорит он. — Ты врешь! Значит, ты им все рассказал? Почему у тебя дрожат пальцы? И ты вроде стал меньше ростом! Не прячь глаза! Смотри на меня! Смотри!
— Но, Рок…
— Не можешь? — закричал Рокуэлл. — Это он, вот этот то-ва-а-рищ, сделал из тебя подлеца и провокатора! У-у, иезуитская морда!
Ненависть, переполнившая душу Рокуэлла, толкнула его к тяжелому стулу. Дубовые ножки взвиваются над головой полковника.
— Кинг! — властно крикнул полковник.
И в тот же миг Джо Кинг коротким ударом в живот свалил Рокуэлла на пол. Стул рассыпался на паркете.
— Спасибо, Джо… — Рокуэлл разогнулся и оперся на руку. — Полковник мне устроил действительно приятное свидание.
— Прости, Рок. Я солдат.
— Ты забыл, что ты солдат американской армии, — с горечью сказал Рокуэлл и, пошатываясь, встал.
— Ты еще не понял…
— Молчать! — прервал Кинга полковник и указал на Рокуэлла: — В яму щенка! Пусть проветрится.
Его повели в темноту, толкнули, и он полетел вниз, хватаясь за сухие мягкие комья земли.