Мир приключений 1968 № 14
Шрифт:
— Это верно, — сказал кто-то.
— Но он интересовался религией! — сказала француженка, но, увидев ироническую улыбку на губах пришедшего к ним человека, пожала плечами и смолкла.
— …и странно еще то, что здесь вот нас двадцать шесть человек, никого из нас нигде и ни разу не останавливали, никто не препятствовал нашей любознательности, не ходил за нами по пятам. Всюду мы были совершенно свободны в наших действиях и маршрутах, — продолжал художник.
Иностранцы были смущены и растеряны. Действительно, за все время пребывания в СССР
— Все это, господа, не просто, и мне кажется, нам не следует делать преждевременные выводы. Во всяком случае, мы просим вас, господин чиновник, — обратился художник к говорившему с ними человеку, — мы надеемся, что еще до нашего отъезда из СССР вы поставите нас в известность о деле и судьбе одного из наших товарищей.
— Да, мы в России будем еще двенадцать дней, и было бы хорошо, если бы, уезжая, мы узнали, в чем же тут дело, — горячо сказал голландец.
— Думаю, что очень скоро вы все узнаете о причинах задержания господина Брухмиллера.
Пораженные новостью туристы еще долго обсуждали странную историю, приключившуюся с пастором.
Пастора не сразу вызвали на допрос. Лишь на утро четвертого дня его ввели в кабинет следователя.
— Итак, вы отказываетесь от всего? И от того, что вы были когда-то русским офицером Булатом Мисостовичем Казаналиповым…
— Я немец, подданный Федеративной Республики Западной Германии, пастор Иоганн Брухмиллер.
— Это по туристским бумагам, а на самом деле вы Генрих Мюллер, коммерсант и делец, владелец фабрики в Мюнхене и хозяин торговой конторы «Мюллер» в Доссельдорфе. Но еще раньше вы были подданным Российской империи Булатом Мисостовичем Казаналиповым из города Владикавказа, — сказал следователь.
— Мало ли что было раньше! Российской империи не существует много лет, и я, будучи наполовину немцем, давно перешел в германское подданство.
— Совершенно верно, и мы нисколько не в претензии на вас за это. Нас интересует другое. Зачем вы приехали в СССР?
— Как турист. Это же ясно! — угрюмо сказал Брухмиллер. — Но помня, что у вас бывший царский офицер и подданный России не может рассчитывать на гостеприимство, я взял документы на имя пастора Брухмиллера.
— Бросьте говорить пустяки! Нам совершенно безразлично, и вы это отлично знаете, были вы царским офицером и подданным или нет. Ведь я спрашиваю вас, зачем вы приехали в Орджоникидзе?
— Потянуло на места, где провел детство.
— А в Тбилиси зачем?
— Здесь у меня прежде было много друзей. Хотел повидать тех, кто уцелел.
— Под видом немецкого пастора?
Брухмиллер понял, что ляпнул что-то неубедительное.
— Разве они не спросили бы вас, зачем вы, их старый знакомый, явились к ним, прикрывшись чужим именем и подданством?
Пастор молчал.
— Не лгите и не скрывайте ничего. Мы знаем, что у вас были специальные поручения в Орджоникидзе к Почтареву, а также и в Тбилиси к ранее задержанному нами Петрушову.
Брухмиллер не моргая смотрел на следователя.
— Но мы также знаем и то, что вы, Мюллер — Брухмиллер — Казаналипов, уже с сорок третьего года отошли от всяких политических и прочих дел и занялись коммерцией и торговлей. Как видите, мы хорошо осведомлены о вас, господин Казаналипов.
Пастор с надеждой глядел на следователя.
— Мы знаем и то, что вас неоднократно американская разведка пыталась заслать в СССР. Вы несколько раз отказывались. Что же вдруг заставило вас теперь согласиться на это?
Брухмиллер молчал, что-то обдумывая, губы его дрожали, а лицо то бледнело, то заливалось краской.
— Говорите правду, вы только облегчите ваше собственное положение, — сказал следователь. — Зачем вы приехали в Орджоникидзе?
Пастор молчал, судорожно теребя пальцами полу пиджака.
— Не волнуйтесь. Обдумайте мой вопрос и отвечайте. Зачем вы приехали в Орджоникидзе?
— За кладом, — глухо сказал пастор, и голос его оборвался.
И следователь, и безмолвно сидевший возле него полковник подались вперед, с удивлением глядя на Брухмиллера.
— За… кладом? — переспросил следователь.
Пастор молча кивнул головой.
— За каким кладом? — спросил полковник, продолжая удивленно смотреть на пастора.
— За своим… который я зарыл в двадцатом году… при отступлении, — опуская голову, сказал Брухмиллер.
Следователь развел руками и посмотрел на полковника. Тот покачал головой и неодобрительно сказал:
— Опять ложь! Пять раз отказывались, а на шестой вспомнили, что когда-то зарыли клад? Так, что ли?
— Да-а! — протянул следователь, тоже кивая головой. — Концы с концами не сходятся, господин Брухмиллер! Если б клад был, то вы с первого раза согласились бы ехать.
Пастор опустил голову. Опять он соврал как-то глупо и неудачно.
— Я буду говорить правду, — сказал он. — Только правду! Клад этот действительно зарыт где-то возле Ларса, но не мной, а… — он тихо сказал, — князем Щербатовым, когда-то приближенным ко двору императрицы.
— Александры Федоровны Романовой? — вдруг перебил его следователь.
— Да! — сказал пастор и тупо уставился на повеселевшее лицо следователя. Он видел, что еще секунда, и следователь рассмеется, что он с трудом сдерживает душивший его смех.
Брухмиллер перевел глаза на полковника, но и на его лице была улыбка.
— Этот Щербатов — бывший князь, зовут его Петр Александрович? — смеясь одними только глазами, спросил следователь.
— Да! — сбитый с толку, сказал пастор.
— А подручный его…
— …Курочкин, белоэмигрант, чиновник колчаковского правительства.
— Ничего не понимаю! — растерянно сказал пастор.
— Поздравляю вас! — серьезно сказал следователь. Он позвонил. — Уведите задержанного! Через час продолжим допрос.