Мир приключений 1973 г.
Шрифт:
— Правильно, — согласился я.
— И в институт поступаю. А ты учишься или работаешь?
— Работаю.
У ребят явно перед глазами висела пелена. Психологический заслон. Они смотрели на меня и, по-моему, меня не видели. Рядом с ними шел маленький лысеющий, с брюшком сорокалетний мужчина, годящийся им в отцы, а они разговаривали со мной, как с коллегой, с разыгрывающим Герой Коленкиным из их команды, а потому, очевидно, неплохим парнем, с которым надо будет играть. И вдруг все мое предыдущее существование, налаженное и
Андрей Захарович с семьей обедал вместе с нами, за соседним столиком. Его сын смотрел на меня с уважением, потому что слышал, наверно, от отца, что я талант, что внешность обманчива. Мальчику было лет семь, но он старался вести себя, как настоящий спортсмен, и тренировочный костюм на нем был аккуратно ушит и подогнан. Зато жена Андрея Захаровича, худая, усталая женщина с темными кругами вокруг желтых настойчивых глаз, смотрела на меня с осуждением, ибо, наверно, привыкла вмешиваться в дела и решения добродушного мужа и это его решение не одобряла.
— Ну, мальчики-девочки, — сказал весело Андрей Захарович, — отдохнете полчасика, и пойдем покидаем.
Он извлек из кармана блокнот и стал писать в нем. Я глубоко уверен, что вынимание блокнота относилось к области условных рефлексов. Именно с блокнотом к тренеру приходила уверенность в своих силах.
Меня представили массажисту, врачу, хрупкой девочке — тренеру женской команды и еще одному человеку, который оказался не то бухгалтером, не то представителем Центрального совета. Он осмотрел меня с ног до головы и остался недоволен.
В комнате Коля и Толя лежали на кроватях и переваривали пищу. Было жарко, томно, как бывает в летний день под вечер, когда все замирает, лишь жужжат мухи. Не хотелось мне идти ни на какую тренировку, не хотелось кидать мяч. Я сбросил ботинки и повалился на койку, моля бога, чтобы строгая жена отправила Андрея Захаровича в магазин… И тут же проснулся, потому что Андрей Захарович стоял в дверях и говорил укоризненно:
— Ох, Коленкин, Коленкин! Намучаюсь я с тобой. И чего ты решил жир нагонять в такое неудачное время?
Коля и Толя собирали свои вещи в белые сумки с надписью «Адидас».
— Извините, — сказал я. — Вздремнул.
— Даю три минуты, — сказал Андрей Захарович. — Начинаем.
Я спустил вялые ноги с кровати. Встать, взять с собой полотенце, форму, собрать выданную мне скромную сумку казалось непомерным усилием.
— На бильярде играешь, Коленкин? — спросил Толя.
— Играю, — сказал я смело, хоть играть и не приходилось. Лишь видел, как это делается, когда отдыхал в санатории года три назад.
— Совсем забыл, — сунул вновь голову в дверь Андрей Захарович. — Вы, ребята, Коленкина к врачу отведите. Осмотр надо сделать.
У входа
— Мы тебя, Гера, подождем, — сказали Коля и Толя. Наверно, почувствовали мое волнение. — Врач у нас свой, добрый. Кирилл Петровичем зовут. Не стесняйся.
Окно в кабинете было распахнуто, молодые сосенки качали перед ним темными пушистыми ветками, вентилятор на столе добавлял прохлады, и сам доктор, как-то не замеченный мною в столовой, хоть меня ему и представляли, показался мне прохладным и уютным. В конце концов, подумал я, если даже меня отправят домой по состоянию здоровья, это не хуже, чем изгнание из команды за неумение играть в баскетбол.
— Здравствуйте, Кирилл Петрович, — сказал я, стараясь придать голосу мягкую задушевность. — Жарко сегодня, не так ли?
— А, пришли, Коленкин? Присаживайтесь.
Доктор был далеко не молод, и я решил, что он стал спортивным врачом, чтобы почаще бывать на свежем воздухе. Я встречал уже таких неглупых, усатых и несколько разочарованных в жизни и медицине врачей в домах отдыха, на туристских базах и других местах, где есть свежий воздух и люди мало и не разнообразно болеют.
Доктор отложил книгу, не глядя протянул руку к длинному ящичку. Собирался для начала смерить мне давление. Другая рука привычно достала из ящика стола карточку и синюю шариковую ручку.
Сначала доктор записал мои данные — возраст, чем болел в детстве, какими видами спорта занимался, семейное положение и так далее. Пока писал, ничем не выражал своего удивления, но, кончив, отложил ручку и спросил прямо:
— Скажите, Коленкин, что вас дернуло на старости лет в спорт удариться? Не поздно ли?
А так как я только пожал плечами, не придумав стоящего ответа, он продолжал:
— Что движет людьми? Страсть к славе? Авантюризм? Ну, я понимаю мальчишек и девчонок. Понимаю редко встречающихся талантливых людей, для которых нет жизни вне спорта. Но ведь у вас приличное место, положение, свой круг знакомых. И вдруг — такой финт. Вы же, признайтесь, никогда спортом не интересовались?
Я слушал его вполуха. Меня вдруг испугала внезапно родившаяся мысль: а что, если сыворотка Курлова настолько меняет все в организме, что врач обнаружит ее? И скажет сейчас: «Голубчик, да вам же надо пройти допинговый контроль!» Или: «Это же подсудное дело!»
Продолжая говорить, Кирилл Петрович намотал мне на руку жгут, нажал на грушу, и руку мне сдавило воздухом.
— Что с пульсом у вас? — удивился Кирилл Петрович.
Я понял, что судьба моя висит на волоске, и решился идти ва-банк.