Мир приключений 1974 г.
Шрифт:
— Не видела! Не смотрела я… кто же знал, что такое будет? И последнюю цифру, можно сказать, случайно запомнила. Знаете, на переднем щитке у них номер машины написан? Чтобы пассажир знал… Ну, а тут на щитке тряпка у него какая-то лежала и весь номер закрывала, понимаете? Теперь-то я знаю, он нарочно тряпку положил. А последнюю цифру все-таки видно было — семерка. Почему я ее запомнила? Да как вам сказать? На тряпке сигареты у него лежали, «Шипка», знаете такие? А у нас на заводе главный инженер очень эту «Шипку» любил, всех просил, чтобы ему покупали. Они же редко
— Будем искать. Твердо обещать, сами понимаете, ничего не могу. А много у вас денег было с собой?
— В чемодане семьсот рублей. Ну и в сумочке мелочь, конечно.
Две няни вкатили в палату высокий столик на колесиках, уставленный тарелками. Митин вспомнил о свертке с бутербродами, оставленном вместе с плащом в милиции. «Конечно, у них тут нету платного буфета», — подумал он с досадой, ощутив приступ голода. Его внимание привлекла Валя, вошедшая вслед за нянями. В одной руке она несла небольшой стеклянный поднос с мензуркой, в другой держала бумажный пакетик с какими-то таблетками.
— Это вам, — сказала она Укладовой с милой улыбкой. — Таблетки запейте микстурой.
Укладова послушно выпила, подала сестре пустую мензурку в руку, но та ловко подставила поднос. «Молодчина!» — отметил Сергей Петрович, провожая взглядом уходящую девушку.
— Кстати, — обратился он к Укладовой, — почему из Магадана вы не летели самолетом? Такая даль! Проще и быстрее.
— Не поверите: ни разу еще не летала. Боюсь! — с улыбкой призналась та. — Смешно сказать, но боюсь. Что со мной поделаешь!
— Понимаю. — Он тоже улыбнулся. — А билет на поезд у вас в Чите взят. Ведь, насколько я знаю, из Магадана сначала во Владивосток плывут или в Находку, а уж там…
Укладова рассмеялась:
— Вот вы о чем! Так я же в Чите остановку делала. Отпуск у меня большой, а в Чите сестра мужа живет, у нее недельку погостила. Вы билет у меня в пальто нашли?
— Нашел… — Митин изобразил легкое смущение. — Подолгу службы, так сказать. Ваш муж тоже в Магадане работает?
На лицо женщины набежала тень: она отвернула голову в сторону, скорбно сжала губы. Глаза ее слегка увлажнились. «Напрасно спросил», — подумал он и добавил, чтобы сгладить вопрос, который оказался неуместным:
— Я к тому, что муж беспокоиться будет. Ведь вам, Галина Семеновна, полежать здесь придется.
— В прошлом году у меня муж умер, — тихо сказала она и вздохнула: — Рак… в два месяца скрутило.
Оба помолчали. Женщины на соседних койках зашептались.
— А дети есть? — участливо спросил он, надеясь отвлечь женщину, и опять не угадал: лицо ее сморщилось, стало некрасивым, она пошарила под подушкой, нашла носовой платок и, приложив его к глазам, закрыла им почти все лицо.
— Был у нас сын… единственный, — глухо проговорила она сквозь платок. — На стройке работал,
Митин заерзал на табуретке, проклиная себя в душе. У женщины умер муж, единственный сын, вероятно, разбился, ее самое ограбили и чуть не убили, и он еще тут со своими дурацкими вопросами… «Удивительная бестактность!» — корил он себя.
— Извините, Галина Семеновна, откуда я мог знать! Тяжело вам, я понимаю. Но давайте вернемся к нашему делу. Какие у шофера приметы? Обрисуйте, пожалуйста, его внешность. Молодой он, старый, толстый, худой? Одет как? Если бы встретили его на улице, узнали бы?
Она насухо вытерла покрасневшие глаза.
— Конечно, узнала бы. Боже мой, он как живой перед глазами! Молотком замахнулся… всякий запомнит. Одет в какую-то куртку, с «молнией», кажется. Темная фуражка, знаете, как у всех таксистов. Пожалуй, молодой: лет тридцать—тридцать пять, не больше. Высокий, худощавый такой…
— Нос какой? Цвет глаз?
Шариковая ручка следователя быстро скользила по бумаге.
— Нос прямой. Глаза?.. Темные, вероятно карие. Да ведь я к нему особенно-то и не присматривалась.
— Так, хорошо… Но мне хотелось бы что-нибудь такое, что отличало бы его от других людей. У нас это называется особыми приметами.
— Особые приметы? — Женщина нахмурилась, припоминая, затем лицо ее посветлело и она воскликнула: — Вспомнила! Есть особая примета, есть! Шея у него была забинтована. Только сейчас вспомнила.
— Вот это уже интересно! — оживился следователь. — Это мне и надо было! Как забинтована, чем? Бинт или, может, просто платком завязана?
— Не знаю. Белая такая повязка. Кажется, платок. Как я могла забыть?! — сокрушалась она. — Уж вы меня извините, Сергей Петрович. Шея забинтована — это точно!
— А цвет машины?
— Вот цвет затрудняюсь точно назвать. Помню, что светлая, не то серая, не то желтая. Ночью ведь. Очередь, каждый хватает машину, где тут на цвет смотреть.
— В милиции вы сказали, что у вас похищены золотые часы.
— Да, «Заря».
— Когда он их у вас взял? До того, как ударил, или после?
— Он все вытаскивал меня из машины, понимаете? А я за сумку держалась и за чемодан. Уже потом, когда очнулась под аркой, увидела, что и часов нет. Сорвал, когда без памяти лежала.
Она показала всем обнаженную по локоть руку. На коже запястья была небольшая розовая ссадина.
— Понятно. А теперь, Галина Семеновна, перечислите, пожалуйста, все вещи, какие у вас были в чемодане и сумочке. Впрочем, может, вы хотите позавтракать? Я подожду.
— Нет-нет, у меня совсем нет аппетита, — отказалась она.
Сергей Петрович не любил эту часть своей работы; надо было составить перечень всех похищенных вещей, причем описать их цвет, наружный вид, степень изношенности, размер и еще многое другое, что потом могло пригодиться для их опознания. Не любил и поэтому всегда заставлял себя выполнять ее особенно тщательно. В животе у него от голода было неспокойно, во рту горечь от сигарет, а он все задавал вопросы и писал.