Мир приключений 1980 г.
Шрифт:
Мысль, для взрослого смешная — позвонить насчет собаки в уголовный розыск, для ребят была крайне важна. Психологически она стала точкой, на которую можно было опереться. Они знали твердо, что на Петровке, 38 сидят люди, которые могут всё.
Но мальчишки народ трезвый. Играя, они могут кататься на воображаемых машинах и общаться с выдуманными собеседниками. А в жизни они, в отличие от нас, не приемлют суррогатов и подделок. Мы с Митькой как-то были в Третьяковке, и под одной картиной он увидел табличку: «Авторская копия». И картина для него умерла! Хотя она, может быть, была лучше основного варианта.
Или еще: я могу раз в месяц отзвонить старому
И поэтому они не стали звонить по «02».
Ни по автомату, ни из дома.
Не стали оттого, что человеку, с которым бы их соединили по телефону, не видно глаз собеседника. Данила четко объяснил: они — мальчишки, речь — о собаке, по телефону — либо не поверят, либо скажут, что есть дела поважней, и не станут слушать про чемпиона и про деда. Либо, наконец, предложат, чтобы позвонили не они, а взрослые. А вот если бы им досталось говорить глаза в глаза с живым инспектором с Петровки, ему можно доказать и как все важно, и как все срочно — чтобы не было беды, если послезавтра приедет дед Серега, а Варяга до его возвращения еще не найдут. Глаза в глаза и услышат, и поймут.
Мысль, что пес может кануть в Москве, как иголка в сене, не допускалась. Полнейшая уверенность, что для каждой иголки есть свой магнит. Все логично. Теперь — что делать? Ехать на Петровку?
Во-первых, нет обязательного родительского разрешения на такое дальнее путешествие. Во-вторых, денег всего четырнадцать копеек.
И вот уже Эдик у них совсем отважился идти на голгофу к маме и просить у нее хотя бы сорок копеек, чтоб вместе с теми как раз хватило бы на билеты до Петровки — на автобусные и на троллейбусные: ведь пересадка же! И тут Даньке вновь пришла счастливая догадка:
— Ольгин отец! Он же из МУРа!
Они понять не могли, как не вспомнили раньше Скородумова-папу! К тому же Ольга обронила, что он у нее «на руках» — значит, дома.
Поскольку Митька еще не пал столь низко, чтобы записывать или запоминать телефоны одноклассниц-пятиклассниц, отправиться в кооперативную башню пришлось без звонка. Лифтерша, сидевшая у подъезда на лавочке, назвала этаж и номер квартиры Скородумовых и подтвердила, что хозяин — дома. Но когда электроколокольчик отзвонил по Митькиной привычке дважды и даже его эхо замерло, то в ответ ему за дверью Скородумовых не послышалось ни звука.
Тогда позвонил Данька — и тоже дважды. И снова — никакого шевеления. И лишь когда к звонку потянулся, уже только на всякий случай, Эдик Соломатин, где-то в квартире, в самом дальнем ее месте, раздались странные звуки — словно бы кто-то сначала ронял на пол нечто очень тяжелое, а потом еще сильно ударял сверху ладонью: грох-шлеп, грох-шлеп. Но через десяток секунд стало ясно, что это все-таки шаги, правда такие, будто у шагающего не две ноги, а три.
И это было совершенно правильное впечатление, потому что открывший дверь майор милиции Скородумов стоял за ней на костылях. Левая нога была на весу. На ней довольно свежая гипсовая, повязка, и на незакрытых повязкой кончиках пальцев следы засохшей крови — их Данила вмиг заметил. На правой ноге — обыкновенный шлепанец без задника. А одет работник МУРа был не в свой серый мундир, а в старенькие с дырочкой на коленке индийские джинсы «Милтон», слегка припудренные все тем же гипсом, и
Он посмотрел сквозь них своим проницательным взглядом и говорит:
— А Ольги нет. Она в молочную пошла. Скоро будет. Заходите.
— А мы не к ней, — ответил Эдик, — мы к вам. У нас к вам очень важное дело.
— Это великолепно, — сказал сотрудник МУРа. — Я теперь как раз тоскую без важных дел. Айда со мной в лоджию! — И загрохал костылями.
А в лоджии на протянутой вдоль нее веревке были развешаны для проветривания Ольгины платья, пиджаки и серые форменные мундиры Скородумова, и среди них — парадный, к которому приколоты не колодки с ленточками, а сами медали, и первой была медаль «За трудовую доблесть» — совершенно естественная для человека, чей повседневный труд связан с большим риском.
Майор сел в шезлонг, положил гипсовую ногу на маленькую табуреточку, протер очки, откинулся и улыбнулся:
— Ну-с, дорогие товарищи, я вас слушаю. С чем пришли?
Но Данька, который все время поглядывал то на мундир с медалями, то на ногу Скородумова, не утерпел и спросил:
— Где вас так?
Майор милиции вздохнул и сказал:
— На работе.
— Давно?
— Позавчера.
Ребята очень уважительно переглянулись: для раненного всего позавчера сотрудник МУРа сегодня передвигался на костылях очень мужественно.
И Митька спросил:
— А чем это?
— Счетной машинкой, — ответил раненый.
Понадобилась пауза, чтобы построить мало-мальски логичную картину, как и при каких обстоятельствах счетная машинка могла послужить в руках преступника оружием. Придя к выводу, что это могло произойти только при стычке с бандитами, напавшими на сберкассу, Эдик спросил:
— А кто?
— Я сам, — сказал майор в штатском. — У себя в кабинете.
— Это что — на Петровке, 38?
— Да, там, — сказал Ольгин папа. И тут он поймал движения Данькиных взглядов от медалей к его ноге и сразу как-то странно вздрогнул, поспешно снял очки, и взор его, такой всегда проницательный, стал заволакиваться.
Он закрыл своей большой ладонью лицо, которое в эту минуту как никогда было похоже на лицо майора Томина, и начал не то чихать, не то всхлипывать; но тут ребята сообразили, что он делает, и сами стали прыскать и всхлипывать.
— А я — то никак не могу понять, отчего вы такие подробности выпытываете: где, когда, чем, кто! — сказал, утирая слезы, Скородумов. — Я же там, на Петровке, в финчасти работаю. Экономистом. Я одну папку с бумагами стал искать на столе, а ее нет и нет. Потом смотрю — из-под бумаг ее угол, а я уже раскипятился и дернул. И не сообразил, что поверх папки стоит счетная машинка. И — грох машинку на ногу! И — производственная травма, жуть как нелепо! Перелом плюсневых косточек стопы. Это, — он кивнул в Митькину сторону, — твой дедушка тебе объяснит… Слушай, а почему я его теперь не встречаю? Мы же с ним по утрам часто до Новослободской ездили вместе.
— У него был инфаркт, — сказал Данила.
— Ух ты, какая неприятность!.. Слушайте, а может, чем-нибудь помочь надо? У вас ведь дело какое-то. В чем дело?
— Оно у нас уголовное, товарищ майор, — с ехидной улыбочкой ответил Митька. — Мы думали, это по вашей специальности, а вы — экономист!..
— Что это ты меня так величаешь? Мы же не на службе, ты — не подчиненный, — сказал Скородумов. — Для вас я Алексей Петрович.
И тут — в следующую секунду — из-за спин у ребят раздалось резко и даже грозно: