Мир Приключений 1990 г.
Шрифт:
— Я лесничим хочу быть и выучусь на него.
Андрей поднялся на локтях, чтобы заглянуть в лицо другу.
Неужели угадал его мысли? Ведь и он все время колеблется, кем стать: летчиком или лесничим?
Вот только теперь, всматриваясь в звездное небо, решил окончательно: летчиком. Но было тяжело, будто оторвал от себя что-то родное, переполовинил душу. А сейчас сделалось легче: он — летчик, а Филипп — лесничий. И теперь он уже знает, что острожанский лес будет в надежных руках. А этот лес и озеро — половина его, Андрея Шамрая, а может
Андрей хотел все это сказать Филиппу, но не успел, потому что тот сам начал неторопливо:
— Как подумаю, что куда-то из нашего леса ехать нужно, тоскливо становится. Поэтому и решил: в лесу мне жить. Только не в таком, какой он теперь, — жестокий и пахнет порохом и огнем.
— Точно, — согласился Андрей. — Я сегодня, когда увидел Гришку, ткнулся носом в листья — они гнилью пахнут и еще чем-то… Думал: чем? А теперь ты подсказал: порохом или ржавым железом… И почему это так? Нет же там ни пороха, ни ржавчины…
— А для меня сейчас все пахнет порохом, — признался Филипп. — После того как отец нес карабин Шелюка.
— И сейчас пахнет… — втянул ноздрями воздух Андрей.
— Сейчас не удивительно — оружие всегда порохом пахнет.
— А я люблю смотреть, как сыплются из автомата гильзы, — сказал Андрей, и в этих его словах не было никакой логики.
— А пули летят в людей!..
— Если в фашистов или бандер — что здесь плохого?
— Будто у тех автоматы молчат!
— Стал ты рассудительным.
— Да нет… Вот лежу и жду бандер — скорее бы шли.
— Ты слышал — Вера артисткой хочет…
— Пусть будет, она и сейчас — артистка.
— Почему?
— Ходит, как русалка, в веночке из одуванчиков.
— Ей идет.
— Что-то ты часто ее вспоминаешь.
Андрей смутился: неужели Филипп догадывается о чем-то? Ответил притворно-равнодушно:
— Девчонка, как все.
— Конечно… Вот Нюра Андрусишина — красавица!
— Нюрка — красавица? В веснушках вся!
— Ну и что? А глаза!..
— У всех глаза.
— Нам с летчиками спорить, известно, трудно, — не без ехидства сказал Филипп, — но и летчики иногда садятся на землю. И хотят есть…
— Хватит, — примирительно сказал Андрей, — потому что ты меня все равно не рассердишь. Я сам еще не знаю, может быть, вместе на лесничих будем учиться…
— Это было бы хорошо. И знаешь, Нюра тоже в лесотехнический будет подавать.
— Что-то у тебя Нюра с языка не сходит…
— А я и не скрываю, мы с нею поженимся, когда выучимся.
Андрей даже подскочил на стожке:
— И давно решили? Что-то раньше не слышал…
— Да сегодня. Сергейка к отцу бегал, а мы с ней за селом дежурили.
— Это новость! Ты же и не говорил, что она тебе нравится.
— А сегодня понравилась, — ответил Филипп, — мы и решили. А вы с Веркой не решили?
— Ну, скажешь! — Андрей отвернулся, чтобы Филипп
— А мы с Нюркой целовались, — признался Филипп.
Андрей представил себе, что бы произошло, если бы он осмелился поцеловать Веру. Пробормотал что-то невнятное, отвернулся и лег боком на нагретое сено. Лежал, думал: хорошо все у Филиппа. Хорошо и понятно: они с Нюрой закончат техникум, потом лесотехнический институт, поженятся и будут хозяевами в здешних лесах…
Вдруг встрепенулся. Как назвал Филипп лес? Жестоким? Да, теперь этот лес жестокий — сколько людей полегло в нем за последние годы и поляжет еще?!
А они сделают его мирным лесом, проложат дренажные рвы и спустят лишнюю гнилую воду, очистят от бурелома, разведут зверей, и будут ходить в их лесу вместо вооруженных автоматами людей зубры и лоси, и будет в нем всегда много грибов, ягод, цветов, и птицам в нем будет вольно петься.
А Филипп построит на берегу озера большой дом с широкими окнами на месте их рыбацкой хижины, и в этом доме всегда будет радостно, и в его окнах будет отражаться голубой простор…
Он еще подумал, что когда-нибудь пролетит над этим лесом и непременно снизится и покачает Филиппу крыльями, а потом свечкой пойдет в свое бездонное небо, где только он и солнце и нет ни жестокости, ни автоматных очередей, — солнце и он, и только гудят моторы… и заснул — сразу, не успев додумать про Веру, но она ему приснилась, и он улыбался во сне сладко и вздыхал.
…Ночь прошла спокойно, перед рассветом упал туман. Бутурлак решил, что именно его и ждали бандеровцы, чтобы незаметно войти в село. Приказал Вербицкому обойти посты и предупредить всех, чтобы были начеку.
Постепенно рассветало, небо на востоке светлело, и начал затихать лягушачий концерт. Темнота отступала неохотно, но звезды меркли, и черные силуэты сельских домов все четче выделялись в сизоватых клубах тумана.
Возвратился Вербицкий и доложил, что на постах не спят и держат оружие наготове. Бутурлак кивнул, не отрываясь от пулемета, знал: сейчас бандеровцы выйдут из леса…
А небо все светлело, и вот уже первый солнечный луч несмело выскользнул из-за горизонта. Бутурлак оторвался от пулемета. Вербицкий поймал его взгляд и кивнул.
— Все, — подтвердил, — бандеры уже не придут.
Когда солнце выкатилось из-за леса, к их укрытию пробрался Лебединский.
— Что же, лейтенант, ложная тревога? — спросил. — Может быть, твоему пареньку все померещилось?
— Не знаю, что и думать, — признался Бутурлак. — А если бандеровцы пронюхали про ваш приезд? Может, кто видел вашу бричку? Ты, Богдан, еще подежурь здесь, — приказал Вербицкому. — Сменим через час. — Взял Лебединского под руку. — Наверно, у них что-то случилось и пойдут они на село следующей ночью.