Мир приключений. 1973 г. выпуск 2
Шрифт:
Но Гырюлькай покачал поседевшей головой и повторил:
— В Пустолежащей земле Тальвавтын все равно царь.
Туманно он намекнул, что русские, приходившие год назад с оружием и товарами, ушли к “верхним людям” из Главного стойбища Тальвавтына. А нарты с товарами он приказал не трогать и вернуть на побережье.
Сообщение Гырюлькая для нас было новостью. Каждый шаг в этой “стране прошлого” нужно хорошо продумать и сделать с большой осмотрительностью. Мы ступали словно с завязанными глазами по краю пропасти.
— В гости
Старик преобразился. Прежде никто не спрашивал его мнения на столь важном совете.
— Хитрющую лису подарками не проведешь! — пробурчал Костя.
Тут Илья заёрзал на своем месте.
— Ну говори, старина, что сказать хочешь?
— Ожерелье, Вадим, надо Тальвавтыну и шаманам показывать.
— Ожерелье? Какое еще ожерелье?!
— У Пинэтауна я брал… про запас, — хитро сощурился старик.
Он долго шарил за пазухой и наконец вытащил и положил на чайный столик груду костяных бляшек.
— Ожерелье Чандары?! — воскликнул Костя.
— Какомей! — тихо ахнул Гырюлькай.
С недоверием и страхом уставился он на груду крошечных медвежьих голов, сцепившихся клыками, виртуозно выточенных из кости.
— Знак главного ерыма! [19] — прохрипел Гырюлькай, не решаясь притронуться к ожерелью. — Везде Тальвавтын ищет костяную цепь, у людей спрашивает, сундуки стариков смотрит. Все, что попросишь, отдаст Тальвавтын тебе за большой знак ерымов!
19
Ерым — до революции верховный князь чукчей, наделенный царской властью.
Милый, мудрый Илья! Как он догадался прихватить с Омолона амулет Чандары? Собираясь на Чукотку, я и не подумал, что ожерелье может нам пригодиться. Эта красивая вещица, снятая с груди умершего Чандары, хранилась у Пинэтауна и Нанги как семейная реликвия.
— Красный кафтан, золотой нож у олойских чукчей Тальвавтын нашел, — продолжал Гырюлькай, — анюйские чукчи привезли ему денежные лепешки с блестящими лентами, старинные бумаги с висячей красной печатью…
Я осторожно расправил костяную цепь и надел на шею. Медвежьи головы загремели, сцепившись клыками, улеглись на груди ровным рядом.
Гырюлькай застыл. Потом торопливо проговорил:
— А этот главный амулет Тальвавтын не нашел — совсем пропадал куда-то. Как тебе достался? Ты сын ерыма? — согнувшись в три погибели, спросил Гырюлькай.
Костя прыснул:
— Только этого не хватало, попадешь еще в самозванцы, Вадим, чукотским царем станешь.
— У чукотских ерымов, Костя, были и русские жены, и нет ничего удивительного, если у меня в жилах потечет королевская кровь. Впрочем, шутки в сторону. Ну что ж, подарим Тальвавтыну ожерелье Чандары, а?
— Не вздумай отдавать
Столик Энгели скрипнул и зашатался.
— Красиво… — тихо произнесла по-чукотски Геутваль, осторожно коснувшись ожерелья смуглыми пальчиками.
В стойбище к Тальвавтыну решили ехать не откладывая, втроем с Костей и Гырюлькаем. Костя с Ильей отправились чинить легковую нарту к предстоящей поездке, Гырюлькай и Тынетэгин — ловить ездовых оленей. Энгели хлопотала в чоттагине. Мы с Геутваль остались в пологе одни.
После вчерашнего признания Геутваль была грустна и молчалива. Я сказал девушке, что хочу о многом с ней поговорить, но плохо знаю чукотский язык и боюсь, что она не поймет меня как следует.
Геутваль взволновалась и заявила, что она хорошо понимает мой разговор и постарается понять все, что скажу.
Я взял ее маленькую, шершавую ручку — она потонула в моей ладони — и сказал, что люблю ее, как брат любимую сестру, что мне приятно оберегать ее от всех бед и опасностей, что я всегда буду дружить с ней, но далеко-далеко на Большой земле у меня есть невеста и мы любим друг друга, что ее зовут Мария, она уехала два года назад с Омолона на материк и я очень скучаю о ней.
Из нагрудного кармана я извлек свой талисман — портрет в овальной рамке — и долго растолковывал, что это бабушка моей невесты, когда она была молодая, и что Мария очень похожа на нее: “Портрет — все равно Мария”.
Растолковать все это было очень трудно, приходилось долго подбирать незамысловатые чукотские слова. Но Геутваль кивала черноволосой головкой и как будто все понимала.
Осторожно она взяла миниатюрный портрет, написанный акварелью. Долго и пристально разглядывала бледнолицую незнакомку в бальном платье, с большими печальными глазами и наконец тихо проговорила:
— Хорошая твоя невеста, умная…
Потом сказала, что сгорает от стыда и просит выбросить из головы вчерашний ее разговор. Меня поразил живой ум и необычайный такт чукотской девушки.
Геутваль спросила, где сейчас Мария и что она делает.
Объяснить это было еще труднее.
— Понимаешь, Мария уехала далеко-далеко, в свою родную страну — в Польшу. И делает так, — невольно вырвалось у меня, — чтобы поляки и русские были братьями и никогда больше не ссорились…
Геутваль, волнуясь, пылко воскликнула:
— Я не умею, как сказать: всем людям надо стать братьями! И чаучу, и русским, и полякам. — “Полякам” она произнесла с чукотским гортанным акцентом и совершенно покорила меня.
Геутваль взволнованно замолкла. Подумав, она спросила, как маленький следователь:
— Почему твоя невеста так далеко уехала без тебя и вернется ли она к тебе?
Этот вопрос поставил меня в тупик. Наконец я ответил:
— Не знаю… давно от нее нет вестей…
В глазах девушки блеснули искорки. Она еще что-то хотела спросить.