Мир Реки: Темные замыслы
Шрифт:
Логу застонала и пожаловалась:
— Мне кажется, у меня сломаны ноги, Дик. Очень уж болят.
Бревно, за которое они уцепились, было толстое и длинное, такое, что его концы терялись в туманной мгле. Им приходилось изо всех сил хвататься слабеющими пальцами за грубую кору. Еще немного — и хватка непременно ослабнет.
Неожиданно сквозь серый туман донесся голос Моната:
— Дик! Логу! Вы здесь?
Бёртон крикнул в ответ, и минуту спустя что-то с силой ударилось о бревно. Эта штука больно стукнула Бёртона по пальцам, заставив его вскрикнуть и опять соскользнуть в воду.
Он ухватился за шест и прокричал Монату, когда тот уже подтягивал его куда-то:
— Логу тоже здесь! Поосторожней с этим шестом! Монат подтянул Бёртона к тому, что было краем плота, и Казз одним рывком вытянул его на бревна. Монат снова сунул шест в туман. Через минуту он вытащил и Логу. Она находилась в полубессознательном состоянии.
— Достаньте одежду и заверните ее. Ей надо согреться, — приказал Бёртон Каззу.
— Будет сделано, Бёртон-нак, — ответил неандерталец. Он повернулся и пропал в волнах тумана.
Бёртон сел на мокрую гладкую поверхность плота.
— Где остальные? Алиса жива?
— Они тут все, кроме Оунан, — ответил Монат. — У Алисы, по-видимому, сломано несколько ребер. Фрайгейт поранил колено. Что касается корабля, то его больше нет.
Бёртон еще не успел оправиться от шока, когда увидел свет нескольких факелов. Огни приближались, давая достаточно света, чтоб он мог разглядеть самих факельщиков. Их было около дюжины — низкие, смуглые, явно белой расы, с большими крючковатыми носами, одетые с головы до ног в полосатые и разноцветные одежды. Вооружены они были только ножами, покоившимися сейчас в ножнах.
Один из них заговорил на языке, который Бёртон определил как принадлежащий к группе семитских. Если так, то он, должно быть, относится к древнейшим языкам этой группы. И все же Бёртону удалось понять несколько отдельных слов. Он ответил на эсперанто, и говоривший тут же перешел на него.
Последовал быстрый диалог. По-видимому, человек, стоявший на вышке, заснул, напившись спирта. Он выжил после падения, когда плот налетел на остров и их вместе с человеком, которого Бёртон видел взбирающимся вверх по лестнице, сбросило вниз.
Этому второму повезло меньше. Он сломал себе шею и умер. Что же касается удачи лоцмана, то она тоже была сомнительной. Разъяренные товарищи швырнули его за борт.
Те громкие скрежещущие звуки, которые Бёртон услышал перед тем, как его собственный корабль содрогнулся от удара, были результатом столкновения носа плота, имевшего форму буквы «V», сначала с доком, а потом и с самой скалой. В этот момент часть носовой структуры откололась, и многие из связок, сделанных из рыбьей кожи, лопнули. Именно эта заостренная носовая структура и приняла на себя большую часть инерции удара; иначе плот наверняка раскололся бы на несколько частей.
Правда, кусок правого «борта» все же оторвался, но его увлекла за собой главная часть плота. Именно это беспорядочное месиво толстых бревен и врезалось в «Хаджи-2», сокрушив у ватерлинии кормовую часть судна. Оторванная носовая
Бёртона швырнуло вперед, когда корабль ударило о скалу, потом он опять упал на палубу, а позже скатился по ее наклону и свалился в воду.
Команде невероятно повезло — никто не был убит и даже ранен. Правда, судьба Оунан пока была неизвестна.
Вообще дел навалилось немало. В первую очередь надо было заняться ранеными. Бёртон пошел туда, где в круге света трех факелов лежали остальные члены его команды. Алиса протянула к нему руки и вскрикнула, когда он обнял ее.
— Не жми, — простонала она, — у меня бок прямо горит.
К Бёртону подошел кто-то, сказавший, что ему велели помочь раненым. Обеих женщин унесли плотовщики, тогда как Фрайгейт, поддерживаемый Каззом и громко стеная, сам с трудом прохромал по палубе плота. К этому времени уже начало светать, и они могли видеть больше. Пройдя метров 60, то есть около двухсот футов, они остановились перед большой бамбуковой хижиной с крышей, сделанной из огромных листьев железного дерева. Хижина была укреплена на плоту с помощью веревок, сплетенных из кожи, привязанных к кольям, вбитым в дыры, просверленные прямо в бревнах плота.
Внутри хижины находилась сложенная из камней платформа, на которой горел небольшой костер. Раненых положили поближе к огню на бамбуковые лежаки. К этому времени туман стал редеть. Светлело, и тут все вздрогнули, когда раздался грохот, будто тысячи орудийных снарядов взорвались одновременно. И хоть каждый слышал этот звук ежедневно, все подскочили. Это питающие камни высвободили свою энергию.
— Вот мы и остались без завтрака, — сказал Бёртон. И вдруг он резко поднял голову.
— А граали? Хоть кто-нибудь из вас спас свой грааль? Монат ответил:
— Нет, они все потонули вместе с кораблем! — Его лицо перекосилось от горя, и он зарыдал. — Наверно, и Оунан тоже утонула!
В дрожащем свете факелов они безмолвно смотрели друг на друга. Их лица еще были бледны от перенесенных испытаний, но теперь они побелели, если это было возможно, еще сильнее. Кто-то застонал. Бёртон выругался. Ему тоже было жаль Оунан, но теперь он и его друзья стали нищими, зависящими от милости чужих. Лучше было умереть, чем жить без граалей, и в былые дни те, кто терял граали, могли совершить (и часто совершали) самоубийство. Ведь на следующий день они просыпались где-то вдали от своих друзей, но зато с собственным источником еды и кое-каких предметов роскоши.
— Что ж, — сказал Фрайгейт, — мы можем питаться рыбой и желудевым хлебом.
— До конца своих дней? — огрызнулся Бёртон, скаля зубы. — А они, насколько мы знаем, могут длиться бесконечно.
— Я просто попытался посмотреть на вещи с солнечной стороны, — ответил американец. — Хотя и она, признаться, весьма мрачновата.
— А почему бы нам не заняться проблемами по мере их возникновения? — спросила Алиса. — В данный момент я бы предпочла, чтобы вы осмотрели мои ребра, и, я уверена, бедная Логу тоже хотела бы, чтобы ей вправили кость и наложили повязку.