Мир Реки: Темные замыслы
Шрифт:
— И когда же это произошло?
Брови чужака приподнялись (Бёртон решил, что это равноценно тому, как если бы человек нахмурился), и он медленно проговорил:
— Дайте подсчитать. Пожалуй, в соответствии с вашей хронологией это произошло в две тысячи втором году после Рождества Христова. А вы когда умерли?
— Наверное, в тысяча восемьсот девяностом после Рождества Христова, — ответил Бёртон. Существу удалось вернуть ему ощущение того, что все происходящее нереально. Бёртон пробежался кончиком языка по деснам и обнаружил, что зубы, утраченные им в тот день, когда сомалийское копье рассекло его
— По меньшей мере, — добавил Бёртон, — я ничего не помню после двадцатого октября тысяча восемьсот девяностого года.
— А-аб! — воскликнуло существо. — Значит, я покинул мою родную планету почти за двести лет до того, как вы умерли. Моя планета? Это спутник звезды, которую вы, земляне, зовете Тау Кита. Мы погрузились в состояние анабиоза, и, когда наш корабль приблизился к вашему солнцу, мы подверглись автоматическому оттаиванию, и… но вы не понимаете, о чем я говорю?
— Не совсем. Все происходит слишком быстро. Мне хотелось бы потом узнать подробности. Как вас зовут?
— Монат Грраутут. А вас?
— Ричард Фрэнсис Бёртон, к вашим услугам.
Он слегка поклонился и улыбнулся. Несмотря на странную внешность чужака и кое-какие отталкивающие физические подробности, Бёртон начинал чувствовать к нему некоторую симпатию.
— Покойный капитан сэр Ричард Фрэнсис Бёртон, — уточнил он. — В последнее время служил консулом ее величества в австро-венгерском порту Триест.
— Королевы Елизаветы?
— Я жил в девятнадцатом веке, а не в шестнадцатом.
— Королева Елизавета царствовала в Великобритании в двадцатом веке, — отозвался Монат и повернулся к реке. — Почему они так напуганы? Все те люди, с которыми я познакомился, не сомневались либо в том, что жизнь после смерти существует, либо в том, что им после смерти суждено предпочтение.
Бёртон усмехнулся и ответил:
— Те, кто отрицал жизнь после смерти, теперь уверены, что пребывают в аду за то, что отрицали загробную жизнь. Те же, кто верил, что попадут в рай, наверное, шокированы тем, что голы. Понимаете, на большинстве картин, изображающих нашу загробную жизнь, голы те, кто попал в ад, а те, что попали в рай, одеты. Стало быть, если ты воскрес с голой задницей, ты в аду.
— Похоже, вы развеселились, — заметил Монат.
— Несколько минут назад я вовсе не веселился, — возразил Бёртон. — И я потрясен. Сильно потрясен. Но то, что я вижу тут вас, заставляет меня думать о том, что все не так, как представляли себе люди. Так часто бывает. А Господь, если и собирается явиться, что-то не торопится. Думаю, для этого существует объяснение, но оно не согласуется ни с одной из известных мне концепций.
— Сомневаюсь, что мы на Земле, — проговорил Монат и поднял вверх руку с длинными вытянутыми пальцами, на кончиках которых вместо ногтей красовались толстые хрящевые подушечки.
— Если, — сказал он, — вы внимательно поглядите на небо, прикрыв глаза ладонью, вы различите рядом с солнцем другое небесное тело. Это не луна.
Бёртон прикрыл ладонями глаза (при этом металлический цилиндр
— Звезда?
— Наверное, — ответил Монат. — Похоже, я рассмотрел еще несколько слабо светящихся небесных тел на небе, но я в этом не очень уверен. Узнаем, когда наступит ночь.
— И как вы думаете, где мы находимся?
— Не знаю.
Монат указал на солнце:
— Оно восходит, значит, будет и садиться, а потом наступит ночь. Думаю, стоит приготовиться к ночлегу. И к другим событиям. Сейчас тепло, и становится все теплее, но ночь может оказаться холодной, может и дождь пойти. Следует построить какое-нибудь укрытие. Кроме того, следует подумать о пропитании. Наверное, это устройство, — он указал на цилиндр, — прокормит нас.
— Почему вы так думаете? — спросил Бёртон.
— Я заглянул в свое. Там миски и чашки, и все они сейчас пусты, но наверняка должны наполниться.
К Бёртону вернулось ощущение реальности. Существо — таукитянин! — рассуждало так прагматично, так разумно, что стало чем-то вроде якоря, к которому Бёртон мог привязать свои ощущения, пока они снова его не покинули. И потом — несмотря на отталкивающую чужеродность таукитянина, он излучал дружелюбие и открытость, которые согревали Бёртона. Кроме того, любой представитель цивилизации, способной преодолеть многие триллионы миль межзвездного пространства, наверняка располагал крайне ценными знаниями и возможностями.
От толпы стали отделяться другие люди. К Бёртону неторопливо шагала группа, состоявшая примерно из десятка мужчин и женщин. Некоторые разговаривали, а другие молчали, широко открыв глаза. Похоже, на уме у них никаких определенных намерений не было — они просто двигались, словно туча, подгоняемая ветром. Поравнявшись с Бёртоном и Монатом, люди остановились.
Замыкавший группу человек привлек особое внимание Бёртона. Монат определенно человеком не был, а этот был либо недочеловеком, либо человеком доисторическим. Ростом он был чуть выше пяти футов, приземистый и с могучими мускулами. Голова его, выступающая вперед, сидела на присогнутой, очень толстой шее. Лоб человека был низкий и скошенный, а череп узкий, удлиненной формы. Огромные надбровные дуги нависали над темно-карими глазами. Нос представлял собой мясистую нашлепку с выгнутыми дужками ноздрей, а массивные челюсти выпячивали тонкие губы. Наверное, когда-то его кожу покрывали густющие волосы, но теперь он был так же безволос, как и все остальные.
Громадные ручищи человека выглядели так, словно им под силу выжать воду из булыжника.
Он все время оглядывался, будто боялся, что кто-то крадется сзади. Когда он приближался к людям, те отшатывались.
Но вот к нему подошел мужчина и сказал получеловеку что-то по-английски. Очевидно, мужчина вовсе не ожидал, что будет понят, он просто пытался выразить дружелюбие. Голос у него оказался какой-то хрипловатый. У подошедшего — мускулистого юноши ростом футов в шесть — было красивое лицо; так решил Бёртон, когда незнакомец стоял к нему анфас, но в профиль черты его оказались до смешного резкими. Глаза у незнакомца были зеленые.