Мир Сатаны
Шрифт:
Резкий окрик Корса вернул его к действительности.
— Стой!
— Да тихо ты, олух! — остановил его Ворон. — Это ведь ее планета, не твоя. — Но когда он поднялся, рука его небрежно лежала на рукоятке пистолета.
Девушка легко ступала по бархатистому ложному мху, покрывающему верх дамбы. Ей было около двадцати трех — двадцати четырех стандартных лет, ее стройная фигура была облачена в белую тунику и развевающуюся на ветру голубую накидку. Волосы были перехвачены желтой тесьмой и откинуты назад, открывая лоб с вытатуированной в традиционном стиле птицей. Под темными бровями
— Приветствую вас на пересечении стихий, — сказала она. Ее хрипловатый голос, казалось, пропевал слова еще в большей степени, чем голоса большинства гвидионцев.
— Салют, миротворец. — Ворон находил, что так легче — переводить формальные фразы его собственного мира, чем выискивать их из местного вокабуляра.
— Я приходила танцевать для моря, — сказала она ему, — но услышала какую-то музыку, которая звала.
— Вы стреляющий человек? — спросил мальчик.
— Бьюрд, тише! — от смущения девушка покраснела.
— Да, — засмеялся Ворон, — можешь называть меня стреляющим человеком.
— А во что вы стреляете? — не унимался Бьюрд. — По мишеням? Го! А можно мне стрельнуть по мишеням?
— Может быть попозже, — ответил Ворон, — сейчас у нас нет с собой мишеней.
— Мама, он говорит, что мне можно пострелять по мишеням! Tax! Tax! Tax!
Ворон вскинул одну бровь.
— А я думал, что химическое оружие на Гвидионе неизвестно, миледи, — сказал он как можно небрежней. В ее ответе прозвучала горестная нотка.
— Тот корабль, что прилетал зимой. У них тоже были — как же они их называли? — пистолеты. Они объясняли и показывали. С тех пор, наверное, каждый мальчишка на планете представляет… Ну да ладно. Это не страшно, я думаю…
Она улыбнулась и взъерошила Бьюрду волосы.
— Э-э… я — Ворон, командир Этноса Дубрава, Горы Дом Ветров, Лохланн.
— А другие души? — спросила девушка. Ворон махнул рукой назад. — Сопровождающие. Сыновья иоменов из имения моего отца.
Она была озадачена тем, что он исключал их из разговора, но приняла это за обычай чужаков.
— Я Эльфави, — сказала она, сделав ударение на первом слоге. Она блеснула улыбкой. — Моего сына Бьюрда вы уже знаете! Его имя Варстан, мое — Симмон.
— Что?.. Ах да, я помню. Гвидионские женщины сохраняют свое имя, сыновья берут отцовские, дочери — материнские. Я не ошибся? Ваш муж…
Она отвернулась.
— Он утонул здесь во время шторма прошлой осенью, — ответила она тихо.
Ворон не сказал, что он сожалеет, ведь в его культуре было свое отношение к смерти. Он не мог удержаться, чтобы не поинтересоваться:
— Но вы сказали, что танцуете для моря.
— Так ведь он теперь принадлежит морю, разве нет?
Она продолжала рассматривать волны, бурлившие в водовороте и сбивавшие пену с гребня.
— Как оно красиво сегодня. — Затем, снова повернувшись
— Не совсем один из моей, — сказал Ворон, подавляя чувство обиды.
— Вот как? Погодите… да, в самом деле — он говорил, что с ним несколько человек с какой-то другой планеты.
— Лохланн, — сказал Ворон. — Наше солнце лежит рядом с их, около пятидесяти световых лет отсюда, вон в том направлении. — Он показал мимо вечерней звезды в сторону Геркулеса.
— Ваш дом такой же, как его Нуэвамерика?
— Совсем не такой. — На какой-то миг у Ворона появилось желание рассказать о Лохланне — о горах, поднимавшихся прямо к красносолнцему небу, о карликовых деревьях, искривленных из-за бесконечных ветров, о вересковых зарослях и ледовых равнинах, об океанах — с водой такой горькой и плотной от соли, что человек там не тонул. Он вспомнил крестьянский дом, крыша которого укреплялась тросами, чтобы ее не сдуло во время бури; вспомнил и замок отца, возвышавшийся над ледником, звон копыт во дворе, вспомнил бандитов и сожженные деревни и раскрытые рты мертвых, лежащих вокруг разбитого орудия.
Но она не поймет. Или поймет?
— Почему у вас столько стреляющих вещей? — не мог успокоиться Бьюрд. — У вас вокруг ферм много плохих животных?
— Нет, — ответил Ворон. — Совсем не много диких животных. Земля для них слишком бедна.
— Я слышала… что первая экспедиция, — Эльфави опять встревожилась. — Они говорили что-то про то, как люди воюют с другими людьми.
— Моя профессия, — сказал Ворон. Она посмотрела на него ничего не понимающим взглядом. Значит не то слово.
— Мое призвание, — сказал он, хотя и это было неверно.
— Но убивать людей! — вскрикнула она.
— Плохих людей? — спросил Бьюрд, смотревший на него круглыми глазами.
— Тише, — сказала его мать. — «Плохо» значит, что что-то идет неправильно, как, например, когда цинвиры уничтожают посевы. А что же неправильного может быть с людьми.
— Они болеют, — сказал Бьюрд.
— Да, и тогда твой дедушка их лечит.
— Представьте такую ситуацию, когда люди заболевают так, что хотят охотиться на себе подобных, — сказал Ворон.
— Но это ужасно! — Эльфави начертила в воздухе крест.
— Какой микроб это вызывает?
Ворон вздохнул. Если она даже зрительно не может представить манию убийства, то как ей объяснить, что разумные, достойные и почтенные люди находят разумные и благородные причины для травли друг друга?
Он слышал, как Корс тихо сказал Уилденви:
— Я же говорил. Слюнтяи.
Если бы только так, подумал Ворон, то он мог бы забыть свои тревоги. Но гвидионцы отнюдь не слабаки. Нет, не слабаки — они выводили свои открытые суденышки в океан, самый слабый прилив которого поднимался до пятнадцати метров. И когда эта девушка могла явно отогнать свой собственный шок, смотреть ему в лицо без страха и расспрашивать с дружеским любопытством — как если бы он, Ворон, задавал бы вопросы неожиданно появившемуся призраку саблезубой ласки.