Мир Софии
Шрифт:
— Иногда такой процесс идет туго.
— О чем известно каждому человеку искусства. Но внезапно перед тобой распахиваются все двери и раскрываются все архивы. На тебя обрушивается целый поток слов и образов, из которых ты можешь выбирать нужные тебе в эту минуту. Так бывает, когда мы «приоткрываем дверцу», ведущую к бессознательному, и этот процесс, София, называется вдохновением. Вот почему нам кажется, что наши произведения — будь то живописные или литературные — творим не мы сами.
— Это
— Оно наверняка знакомо и тебе. Такое состояние вдохновения хорошо изучать на уставших детях. Иногда от чрезмерной усталости дети возбуждаются и начинают что-то рассказывать словами, которые они вроде бы еще не умеют употреблять. На самом деле эти слова и мысли лежали «спрятанные» в их сознании и только теперь — когда ослабла цензура и дети забыли об осторожности — изливаются вовне. Художнику тоже бывает важно снять контроль разума над более или менее свободным раскрытием подсознательного. Хочешь, я расскажу тебе в виде иллюстрации коротенькую притчу?
— Конечно!
— Притча эта очень серьезная и очень печальная.
— Рассказывай же.
— Жила-была на свете сороконожка, которая замечательно выплясывала всеми своими многочисленными ножками. Когда она заводила танец, посмотреть на него собирались звери со всего леса. Грациозный сороконожкин танец приводил в восхищение всех животных, кроме одного. Он очень не нравился жабе…
— Она просто завидовала.
— «Как же заставить сороконожку прекратить свои пляски?» — думала жаба. Сказать, что танец ей не нравится, жаба не могла. Сказать, что сама она танцует лучше, — тем более, поскольку нелепость такого утверждения была бы слишком очевидна. И жаба изобрела дьявольскую хитрость.
— Какую?
— Она засела за письмо сороконожке. «О несравненная сороконожка! — написала она. — Я — верная поклонница твоего изумительного искусства, и мне очень хотелось бы знать, какие шаги ты делаешь во время танца. Начинаешь ли ты танец с левой двадцать восьмой ноги, а потом шагаешь правой девятнадцатой? Или ты сначала поднимаешь правую шестую ногу, а следом — правую же тридцать девятую? С нетерпением жду ответа. Обнимаю, жаба».
— Фу-ты ну-ты!
— Получив письмо, сороконожка тут же принялась думать, как именно она танцует. Какую ногу она поднимает первой, а какую — второй? И что, ты полагаешь, случилось дальше?
— Я полагаю, сороконожка больше не смогла танцевать.
— Да, тем дело и кончилось. И так бывает всегда, когда воображение подавляется разумом.
— История действительно оказалась грустной.
— Итак, для художника важно «раскрепостить себя».
Сюрреалисты пытались добиться состояния, при котором все получалось бы само собой. Взяв белый лист бумаги, они начинали писать — не задумываясь о том, что пишут. Такой способ они называли автоматическим письмом, заимствовав
— Замечательно!
— Художник-сюрреалист — тоже своеобразный медиум, иначе говоря, посредник. Он служит посредником для собственного подсознания. Впрочем, элемент бессознательного присутствует в любом творческом процессе. Ведь что мы называем «творчеством»?
— Не знаю. Создание чего-то нового?
— Верно, причем создается оно благодаря тонкому взаимодействию воображения с разумом. Очень часто разум подавляет воображение, и это прискорбно, поскольку без воображения невозможно создать ничего поистине нового. В общем, воображение — нечто вроде системы дарвинизма.
— Прошу прощения, но последнего я не поняла.
— Согласно дарвинизму, в природе постоянно происходят мутации, но она может использовать лишь некоторые из этих мутантов. Лишь единицы получают право на жизнь.
— И что?
— Так же бывает, когда нас охватывает вдохновение и нам в голову приходит множество идей. В нашем сознании возникает один «мыслительный мутант» за другим — во всяком случае, если мы не подвергаем себя слишком строгой цензуре. Но только немногие из этих идей подлежат использованию. Тут вступает в свои права разум, который тоже играет немаловажную роль: если у нас на столе дневной улов, его нужно рассортировать.
— Мне нравится сравнение идей с рыбой.
— Представь себе, что всему «осеняющему» нас, всем нашим «озарениям» позволено было бы сходить у нас с языка! Или со страниц блокнота для записей… Или, скажем, покидать ящики письменного стола. Тогда, София, мир был бы просто затоплен случайными, поверхностными мыслями, поскольку не происходило бы никакого «отбора».
— А отбор среди озарений производит разум?
— Да, как иначе? Хотя новое, вероятно, создается воображением, отбор производит явно не оно, «компоновкой» материала занимается не фантазия. Композиция — которой, по сути дела, и является любое произведение искусства, — возникает из удивительного взаимодействия воображения и разума, духовного и умозрительного. В каждом акте творчества присутствует элемент случайности, и на определенном этапе важно не отгородиться от таких случайных идей. Овечек нужно сначала выпустить из загона, а уже потом пасти.
Альберто снова молча смотрел в окно. София тоже выглянула и увидала целый калейдоскоп красок: на берегу озерца копошилось несметное множество диснеевских героев.
— Это Гуфи! — воскликнула она. — А вон Дональд Дак с племянниками… и Дейзи… и дядя Скрудж. Смотри, Чип и Дейл! Ты слышишь меня, Альберто? Тут и Микки Маус, и Плуто!
— Да, и это очень печально, дитя мое, — обернулся к ней Альберто.
— Почему?