Мир тесен
Шрифт:
Я окликнул и заковылял к нему, а он уставился на меня, как управдом на домового.
— Ты, Борис? — сказал мягким хохлацким говорком и стиснул мне руку своей громадной лапой. — Шо это с тобой? При усах, при костях, а мяса вроде нету.
— Со мной ничего, — ответил я, шевеля пальцами после рукопожатия. — А вот хороших людей поубивало.
— Так война ж. Давай рассказывай.
Мы сели на скамейку, закурили, каштаны свесили над нами крупные ребристые листья, и я коротко изложил свою историю. Непроницаемо черные глаза Радченко со вниманием, не мигая, смотрели на меня.
— Вон ты как воюешь… — сказал он, когда я умолк,
Вот какая приключилась с Федором история. Два месяца с небольшим тому назад, аккурат под Первое мая, произошло повреждение кабеля между Кронштадтом и Ленинградом. Начальник связи флота велел срочно восстановить связь — лично ему, Радченко, потому как имел большое доверие. Федор сделал измерение — оно выпало на самый конец, на вывод кабеля в Ленинграде, в той самой казарме учебного отряда подплава, где мы жили зимой 43-го. Через помещение санчасти шел этот вывод, и пришлось там вскрыть пол, взломать желоб с кабелем. Посмотрели — так твою так! — свинцовая оболочка изгрызена крысами! Ну, это семечки, пустяк. За полдня управились. Федор позвонил начсвязи в Кронштадт, доложил: связь восстановлена. Начальник не поверил: «Смеешься, Радченко?» Радченко и верно засмеялся: «А вы проверьте, позвоните». На радостях начальник связи разрешил Федору отгулять праздник в Ленинграде. Потом, вернувшись в Краков, Радченко встретил начсвязи в снисовском дворе, тот и говорит: «Представил тебя к медали «За боевые заслуги». А Федор поблагодарил, конечно, и — встречную просьбу. Дескать, объявились жена с сыном в освобожденном городе Изюме, так нельзя ли съездить хоть на три дня. Молодец, не растерялся. Начсвязи наморщил лоб и сказал: «Попробуем».
Неделя прошла, другая, Федор вкалывал на заливе у Толбухина маяка, и туда позвонил начальник: «Выхлопотал тебе две недели отпуска. Собирайся». Стали заканчивать работу, у Федора одно только в голове: отпуск! И надо же, как раз по голове и шарахнуло…
Под вечер вышли в шлюпке за косу — родимую корюшку брать. Федор размахнулся, бросил противотанковую гранату, ребята налегли на весла — уходить, а один, молодой, растерялся чего-то, упустил весло, шлюпка завертелась, тут ударил взрыв. Того, молодого, до смерти убило, а его, Федора, сидевшего на руле, чиркнуло осколком по черепу.
— Вот, — потрогал он свой тюрбан. — Теперь-то ничего. А то в глазах двоилось. — Он вздохнул. — Глупая голова в отпуск не пустила.
— Вон он сидит в холодке! — услыхали мы и посмотрели в сторону корпуса. Там прыгал матрос на костылях. — Главный! — крикнул он. — Гостей принимай!
Улыбаясь, шли к нам от дверей старший техник-лейтенант Малыхин и старшина второй статьи Саломыков. Поздоровались. Опять мне пришлось повторить свою историю; тут я, правда, укоротил ее до трех-четырех фраз. Не хотелось при Саломыкове распространяться. А он, чистенький, наглаженный, глядел на меня нахальными светлыми глазами, ласково улыбался — будто не вклинилась меж нами Катя Завязкина…
Я ведь все еще думал о ней. Ее кокетливые зеленые глазки снились по ночам. Трудно было смириться со своим поражением. Тем более в присутствии счастливого соперника. Я хотел уйти, но Малыхин не отпускал, все расспрашивал, как и что на катерах, а Саломыков сказал:
— Слыхал я, у вас, катерников, паек хороший. Масла ешь от пуза.
— Не только масло, — подтвердил я. — Еще и какава.
— Молодец лихой боец, — сказал Саломыков. — А мы в Дом Флота идем, там Эдита Утесова дает гастроль. Товарищ старштинант, скольки время? Не опоздаем? На Эдиту Утесову.
И на меня взглянул со значением: знай, мол, наших, не лыком шиты, Эдит Утесову ходим слушать.
— Не опоздаем, — сказал Малыхин. Коренастый, низкорослый, он тоже был выутюжен, при ордене Красной Звезды на кителе, сегодня не осыпанном пеплом. — Вот ты, Земсков, грамотный товарищ, а говоришь, как малограмотный: «какава».
— А как надо? — прикинулся я удивленным.
Он с подозрением посмотрел: не ломаю ли ваньку?
По его курносому лицу скользили пятна солнечного света, процеженного сквозь листву. Хмыкнув, он повернулся к Радченко:
— Жаль, Федя, не вовремя тебя поранило.
— А шо такое?
— Большую начинаем работу. Будем ставить шумопеленгаторную станцию. Подводную. От нее кабель проложим к пункту Н. — Тут Малыхин оглянулся: не слушают ли посторонние уши? — Большое дело, — повторил он. — Нам портовое судно дали, «Киллектор».
— Знаю «Киллектор», — сказал Радченко. — Который с краном на носу. Да, жалко. — Опять он вздохнул горестно. — Эх, не повезло мне…
А мне повезло?
Еще как повезло. Давно уже мог рассыпаться в прах, сгинуть, сгнить на дне Финского залива — а вот, живой. Битый, стреляный, но живой. Чего ж я не весел? Почему же я не рад возвращению в Кронштадт?
Тьфу! К месту и не к месту лезут рифмы.
Я лежал на койке, лениво перелистывал взятый в госпитальной библиотеке томик Жуковского, скользил глазами по стройным лесенкам строк. Сладкие слезы, небесная красота, пламень вдохновенья… все выдумано, сплетено из высоких слов — а почему-то щемило в груди. Черт знает, магия какая-то.
Эсхин возвращался к Пенатам своим, К брегам благовонным Алфея. Он долго по свету за счастьем бродил — Но счастье, как тень, убегало…А другой старичок, Теон, сидел на месте, по свету не мотался, «в желаниях скромный, без пышных одежд», жил себе в своих Пенатах, в «смиренной хижине», и возлюбленная у него давно померла — а он-то и есть счастливец…
Но сердца нетленные блага: любовь И сладость возвышенных мыслей — Вот счастье; о друг мой, оно не мечта. Эсхин, я любил и был счастлив…Вольно вам, Василий Андреевич, прекраснодушничать… Посмотрели бы, как отражался пожар в мертвых белках Рябоконя… Думаете, он не искал счастья? Искал, Василий Андреевич. Правда, по свету не бродил, куда там, но и в Пенатах, я хочу сказать, в Чугуеве своем, он не успел его найти. Вот, может, на острове Лавенсари? Может, ухватил он там счастье за крылышки золотые? Может, недельки три было все же ему отпущено, и не зря он торопился Томочку, царицу Лавенсари, охмурить? Три недели, больше нам нельзя… времена не такие… война…