Мир узлов
Шрифт:
— Лай, ты что-то хотел? — улыбнувшись своей прекрасной улыбкой, спросила она.
Мама этого тела была девушкой или, правильнее женщиной, в полном расцвете сил. Внешне по земным меркам ей было бы лет двадцать. Может чуть больше. Густые светлые волосы с лёгким желтоватым оттенком, в том числе у ресниц. Тёмные глаза, создающие некое очарование на фоне всего светлого.
Красавица!
— Да, матушка. Я бы хотел у тебя узнать, а за сколько дней проходит год?
— Какое длинное предложение для тебя, Лай. С каждым днём ты говоришь всё лучше. Сложно поверить, что
«Воздуха мне! Воздуха!» — мысленно я начал молить о пощаде.
— Мама, дышать. Сложно… — в какой-то момент пришлось запросить пощады вслух.
Матушка опомнилась, поставила меня на пол.
Голова у меня так кружилась, что я не удержался на ногах и плюхнулся на пол. Опасная женщина!
— Ой, что-то я забыла. А какой вопрос ты задал? — проигнорировала моё состояние матушка и уточнила тему.
— Сколько… в году… дней, — я начал готовить план побега, потихоньку отползая на попе в сторону выхода.
— Какие сложные вопросы для твоего возраста. В году триста восемьдесят дней. В дне двадцать часов. В ночи десять часов. В часе сто минут. В минуте сорок секунд. Хотя ты всё равно не поймёшь того, что я сказала. Но твой интерес великолепен! Ты отдышался? Подойди ко мне, продолжим объятия! — матушка раскинула объятия, а я сбежал. Подозреваю, что в этом и был её план. Брату шёлковые «розги», чтобы не шлялся к конюшне. Мне удушающая любовь, чтобы не отвлекал от работы.
Но ответ я получил. И я понял. В сутках тридцать часов. Год дольше на пятнадцать суток. Сам час длительнее, но минуты меньше. В итоге год почти в полтора раза больше, если сама по себе «секунда» будет принята равной земной. Тогда выходит, что мне сейчас более двух земных лет, что всё равно меньше того, что примерно я предполагал.
С другой стороны дело может быть в других показателях генов, атмосферы, планетарного притяжения или других причин.
Сопоставив данные, я вернулся в освежающий тенёк и продолжил дремать недалеко у сопящего братца.
Глава 2
Ближе к вечеру я проснулся. Похоже, меня и брата перенесли в дом на кровати в детскую.
Если судить по количеству кроватей, то планы моих родителей значительны. Шесть коек. Шесть двухэтажных коек. Правда, лестниц пока нет. А мы с братом спим на одной кровати, которая поделена пополам и огорожена решётками. Так сказать манеж. Тюрьма или убежище?
Спустя некоторое время пришла служанка и отвела нас в столовый зал. Где уже сидела матушка и папа. Не могу сказать, что его вид был внушительным с точки зрения мужской красоты. По земным меркам он выглядел упитанным молодым человеком с весьма обширной талией, густой бородой, но мускулистыми руками.
Детская память точно не запомнила, какой титул упоминал гость, когда шла суть об отказе от такового. Но собеседник тогда весьма обрадовался, но не обращался к отцу как к лицу с королевской родословной. Может
Насколько я помню, кашей нас кормили в обед. Весьма непривычно для русской души. На завтрак было овощное пюре, перетёртое с каким-то мясом. Сейчас же будут пироги с творогом, местный молочный напиток прошедший скисание, и мелко нарезанный фрукт, «полезный при режущихся зубках» — цитата по служанке. Только молочный набор уже весьма велик, а кормят этим фруктом до сих пор.
Братец начал кочевряжиться:
— Не хочу! Не вкусно! Хочу сладости!
Забавно, только последние два слова он произнёс на языке, понятном окружающим. Остальное для матушки было примерно понятно, но придумано мной и братом, когда мы были меньше. И было больше похоже на крики или всхлипы.
Я же спокойно кушал. После «вкуса смерти», осознания перерождения, «радостных» догонялок с братцем и прекрасного сна я был голоден. А еда была великолепна. Чувствую, что я могу пойти в папу фигурой на таких харчах.
Упомянув родителя, я взглянул на то, что кушал он. Голова какого-то животного, фаршированная крупой. Бадейка соуса. И цель Рифа — пирог с ягодами. Мне же хватит и творожного варианта выпечки.
При этом кушал папа с аппетитом, а на него восторженным взглядом смотрела матушка.
И всё сопровождала музыка «грустная песнь Рифа о жадности взрослых и вкусном ароматном пироге».
Покушал и заметил, что на улице потемнело. Я попытался выйти из дома и посмотреть на небо.
Но меня схватила здоровенная рука конюха, который как раз входил в дом.
— Э нет, парнишка. Риф тебе мало того, как досталось за конюшню?
— Да, было больно, отпустите меня, я одумался! — на всякий случай не стал поправлять мужчину, и быстро вернулся за стол. Максимально притворяясь, что я тут уже давно и клюю носом в стол.
Риф же, не зная подставы, и какое-то время, сидя обиженно под столом, стал крайним.
— Горн, твой мелкий пытался выйти из дома.
— Опять Лай? И чего ему так хочется выползти в ночь? Или Риф с его любознательностью? — отец попытался уточнить.
— Лай был за столом, вон он уже спит давно, любимый, — подала голос матушка.
Риф выскочил из-под нашего более низкого стола и закричал:
— Это Лай. Это он!
Я попытался максимально сонно оторваться от стола:
— Что я?
— Это был ты! — закричал Риф.
Я картинно зевнул и дальше продолжил «спать».
— Риф, как тебе не стыдно? Неделя без сладкого!
— Неееет! Это нечестно! — Начал кричать он мне на нашем языке.
Подстава удалась…
— Да нет, похоже, ночной беглец, всё-таки Лай, — отец улыбнулся, — его бала пропадала из помещения, а присутствие Рифа оставалось здесь. Неделя без сладкого за попытку выйти в ночь. И две недели за попытку подставить брата!
— Ладно, — я зевнул. Ну, не очень получилось. Не очень-то и хотелось. Подумаешь! Сладкое не очень-то и нужно.