Мир в моих руках
Шрифт:
Милиционер, рано начавший стареть, оттолкнул своего страшного напарника, опустился на колени возле меня, притянул к себе. Я вырвалась, он что-то говорил, прижимая меня к себе всё крепче и крепче…
Я не сразу поняла, что меня ласково называют, обнимают и осторожно, неумело, гладят по волосам. Позже я затихла. Он поднял меня на руки, прижал к себе, шепнул, коля моё ухо щетиной:
— Мы разберёмся!
Велел той тётке подать нам тёплого чая с чем-нибудь сладким. Она разоралась, мол, её обкрасть пытались, а милиция
Вздохнув, старший милиционер одной рукой придерживал меня, а другой долго пытался вытащить из кармана штанов кошелёк. Вытащил, протянул хозяйке.
— Возьмите. Сколько там стоит печенье и пачка чая? У меня, видите, руки заняты.
Та почему-то затихла и послушалась.
— Феликс, звони Илье Валерьевичу, — приказал мой нежданный заступник молодому, — Скажи, что мы нашли девочку. Надежду Соколову. Дело об исчезновении троих человек, помнишь?
— Это когда пропали молодая женщина, её дочь и мальчик? — заинтересовался тот.
— Да. Они самые.
Отчаянно дёрнула державшего меня за ворот:
— Мама… где моя мама?!
Мужчина тяжело вздохнул и тихо признался:
— Мы ещё не нашли её.
— К-как?! Она умерла? — я шмыгнула носом, — Её больше нет? — слёзы потекли по щекам, я вцепилась в его пиджак, отчаянно рванула за ворот, — Где её могила? Кто убил мою маму?!
— Прости, но… мы ещё не знаем, — грустно сказал мужчина, — И, увы, не всех, пропавших без вести, находят. Кстати, где ты была эти девять месяцев?
— Я… сколько месяцев?!
— Примерно девять месяцев прошло, как мы получили заявку от отца того мальчика, что его сын пропал. Так, Феликс? — он обернулся к молодому напарнику.
Тот растерянно глянул на меня, потом полез в карман за блокнотом, зашуршал страницами. Мы напряжённо выжидали.
— Девять месяцев и два дня, если быть точнее, — уточнил парень, — Но это, если считать с заявления отца Кирилла. А пропажу Надежды и её матери, Веры Соколовой, обнаружили немного позднее. Точно не помню — я тогда в реанимации валялся.
— К… Кирилла?
— Ты его знаешь? — нахмурился рано поседевший.
— Ну… мы вместе учимся. В одном классе.
— Он был с тобой? — как бы между прочим уточнил старший.
— Ну…
Голова жутко заболела, так что я не удержалась от стона. А потом скрутило низ живота. Будто кусок мяса оттуда выдрали.
Я очнулась лежа на диване. На мамином диване. Только часть вещей в комнате почему-то были другими. Надо мной склонились два милиционера. Поодаль стояла незнакомая тётка, держащая в левой руке чашку с эмблемой известного кофе, в другой — батон, намазанный ореховой пастой.
— Сильно болит? — участливо уточнил милиционер с седыми прядями и морщинами на ещё не старом лице.
— Нет… — я попыталась сесть — он тут же помог,
Ту, на которой мама вышивала кролика. Для меня.
Увидев подушку, я вцепилась, обхватила её руками и зарыдала.
— Мама! Мама!
— Мы постараемся её найти. Правда, постараемся, — заботливый милиционер опять неловко и, как будто даже робея, гладил меня по голове, — Кстати, кушать хочешь? Чай, правда, остыл…
— Я погрею, — послушно отозвалась злая тётка, захватившая нашу с мамой квартиру.
— Не надо! — пробурчала я, мрачно смотря на неё.
— Не злись на Валентину, — грустно попросил рано постаревший, — Она не отбирала вашу с мамой квартиру. Она просто её купила. Ещё пять месяцев назад. Свои же деньги, вложила с мужем. Они долго копили, чтобы выехать из коммуналки.
— Но кто ей её продал? — разозлилась я, — Нашу квартиру?!
Приметила в углу комнаты молчавших и заинтересованно следивших за нашим разговором мужика и двух мальчишек, видимо, нынешнего хозяина и его сыновей.
Милиционер вздохнул.
— Твоя бабушка продала, — вмешался молодой мужчина по прозвищу Феликс.
— Что?! Она… откуда она взялась? Ей же было наплевать на нас с мамой! И… и это наша квартира!
— Вас долго разыскивали. Думали, вас убили или продали в… в общем, думали, что вас больше нет.
— Но мы есть! То есть… — глаза опять заволокло слезами, — Я есть!
— Твой дедушка попал в аварию, были нужны деньги. Вот она и продала вашу квартиру. Ей было совестно. Она даже плакала. Но всё-таки решилась продать, чтобы хватило на операцию. Там ещё выяснилось, что твой дед чем-то сильно болен.
— Почем вы знаете, что эта гадина плакала?
— Это твоя бабушка, — укоризненно взглянул на меня безымянный милиционер.
— Но это не её квартира! И… и ей было плевать, как мы с мамой жили! Она ни разу не приехала! Она даже не разыскивала нас! И… — расплакалась, — Этой старухе хотелось меня убить!
— Что? — Феликс помрачнел, — Что ты сказала?
— Она не хотела, чтобы я родилась! — мрачно зыркнула на него, — Она требовала маму меня убить!
— В смысле, аборт сделать?
— В смысле убить! Аборт — это когда ребёнка убивают. А она смерти моей хотела!
— Почему? — прищурился отзывчивый милиционер.
— Ну… — смущённо потупилась, потом мрачно зыркнула и на него, — Мама была молодая. В восемнадцать меня родила. А забеременела — в семнадцать.
— Понятно, — рано поседевший мужчина поднялся с колен — он возле дивана со мной сидел — и выпрямился, задумчиво поскрёб щетину на подбородке, — Твоя мама рано забеременела — родители были против — и она уехала в другой город, надеясь, что там спокойно сможет родить тебя. Связи с семьёй оборвала. Да и те, увы, не охотно её разыскивали. Хотя, может, всё-таки выяснили, что дочка жива — и сколько-то успокоились…