Мир в подарок
Шрифт:
Щека чуть дрогнула, он не верил и даже, кажется, обиделся. Больно. Что она в этом понимает? Тонкие руки быстро устроили его тело почти на боку, плотнее подпихивая хлам под шею и поясницу. Из короба были извлечены многочисленные емкости, торопливо вскрыты, одна за одной пахучие травы и настойки собирались в сложный состав. Получилась тягучая клейкая на вид масса. Потом руки легли на крестовину меча и довершили движение Лемара, погружая лезвие в грудь по рукоять. Зрачки Эрха прыгнули, такое лечение казалось ему более чем странным. И – она права, было мучительно больно. Насухо протертое лезвие, – он понял, хоть и не мог видеть, – странная лекарка покрыла
– Ты Эрх? – спросила с любопытством. Присмотрелась к дрогнувшим ресницам и продолжила: – А я Тин, травница. Везучий ты, кто ж знал, что я окажусь тут сегодня в ночь? Сама до полудня и представить не могла. Везучий, не спорь. У меня есть сребролист, и едва ли он найдется в чьих-то еще запасах, даже у дворцового лекаря. Да они его видели лишь вышивкой на гербе! Когда начну – не дыши, расслабься и не мешай мне. Будем выдергивать в два приема, сперва так, чтобы обмазанная часть лезвия оказалась в теле. Ждем недолго, клей станет размокать, вырываем. После опять не дышать, пока не разрешу. Дальше – по указанию руки. Сколько отпущу, столько вдохнешь или выдохнешь. Все понял? Начали.
Теперь он осознал, что раньше-то особенно больно не было! Когда клинок с противным скрипом пошел повторно пилить ребра, тоже было – почти терпимо. Но позже начали действовать загадочные травки, сводя судорогой сердце, выжигая легкие изнутри, разъедая кости, цепляя крючьями нервы. По сравнению с этим страдание, причиняемое огнем Адепта – лишь случайная искра костра, царапнувшая кожу.
Впрочем, дальше стало совсем худо. Остатки мерзкого зелья девица усердно втерла в кожу лба, обильно пропитав повязку на мутном слепом глазе. Забыв о гордости, Эрх корчился и царапал камни ногтями, даже не осознавая, что совсем недавно не мог пошевелиться, а теперь дышит и даже пытается ругаться. Рыжая, – да так основательно, что и в ночи одним глазом заметно, – довольно пояснила: раны огня Адепта выглядят свежими и потому вполне пригодны к лечению её мазью. Он почти нашел силы усмехнуться. Еще бы, княжна ценит любую возможность добавить красок в его жизнь! Если уж слепота и ожог – не на один день, а длительно, с непроходящей болью. Впрочем, теперь та боль уже не казалась серьезной.
Зато когда вернулись храмовники с носилками, Грод уже сидел, мокрый от пота с ног до головы, и, давясь, судорожно выкашливал сгустки крови, накопившиеся в легких.
Наконец кашель стих, по знаку лекарки крупное тело с трудом поместили на узкую ткань меж хлипких жердей, подняли и потащили в сторону дворца. Рядом шла нахальная травница, умостив свой короб на животе пациента и бесцеремонно рассматривая вынутый из раны меч. Еще она периодически сердито ругалась с носильщиками, шалеющими от наглости рыжей незнакомки. Требовала идти плавно и в ногу. За ближайшим поворотом им навстречу попалась команда Теней, торопящихся уничтожить следы в переулке. Двое отделились и приняли задние ручки носилок, ускоряя темп движения и направляя его в боковой переулок. Сумасшедшая отчитала и их…
Со вторым встречным отрядом, теперь уже гвардейцев, ловко разминулись возле ворот дворца. Эрх об этом не знал, он забылся тяжелым сном, убаюканный ритмичным покачиванием носилок. Все четверо держащих ручки усердно шли в ногу, не в силах выносить брюзжание незнакомки.
Сон не принес облегчения. Снова он выговаривал невозможную, чудовищную присягу, татуировкой позорного долга легшую на шею. Снова молчала Милада, предавая его этим своим невысказанным согласием. И уезжала, не произнеся ни слова. Впивался в спину бич, указывая его
15 – 21 сентября. Тиннара.
Из лагеря Годея мы с Зимиром оказались готовы выехать лишь вечером следующего после посещения рва дня. Отдав силы Наири, я выглядела жалко, тихо грелась на солнышке, пила отвар и не мечтала о подвигах и путешествиях. Не знаю, что подумал Най про мое наверняка аморальное по местным меркам поведение в сонном мире. Хорошенькое дело! Ни с того ни с его тебя принимаются нежно лечить, лезут на колени… и, так сказать, делятся даром. В другое время я бы обдумала свое поведение, разобрала его реакцию, извелась и даже устроила показательную бессонницу. Прежняя Ника бы так и поступила.
Но теперешняя я как-то, знаете, – воздержалась. От бессонницы, ага. То есть отдохнула, и даже вздремнула, из последних сил игнорируя головную боль. Она, зараза, заметила это, окрепла – и разбудила меня…
Ничего, не первый раз, дело привычное. Главное – не концентрироваться на боли. Думать о постороннем. Для начала я ехидно порадовалась, припомнив выражение лица арага – опытного «убийцы хозяек». Вообще-то приятно, что я не в общем списке, так сказать. Потому что он тоже вне всяких там списков… Упрямейший тип. Хмурый, бесцеремонный, дикий, охотно хватающийся по малейшему поводу за оружие – странно, но в его случае перечисленное не удается разместить в разделе «недостатки». Весь раздел занят одним крупным соображением – ох и далеко мы разбрелись! И соберемся ли в одном месте, живые и скоро, никому не ведомо.
Пока мне надо на юг. То есть – еще дальше от Амита, куда я опрометчиво обещала добраться к осени.
Первые практические мысли о дороге посетили мой обленившийся рассудок после полудня, когда головная боль чуть угомонилась и позволила хотя бы осторожно, слегка пользоваться собственным мозгом. До полудня я, как уже сказано, его не беспокоила, вспоминая легкое и приятное – Митэ, оказавшегося князем старосту и его сыновей-медведей, Дари… Милое занятие, увлекательное. Я вынуждена была отрывать себя саму от этого дела, ругая и уговаривая.
Итак, наспех воспитав характер и строго потребовав у него приглядеть за мной же и прекратить безделье под видом болезни, я кое-как доползла до старшего Годея. И принялась по чайной ложечке вливать в сознание сведения о предстоящей дороге. Пожилой илла участливо подливал мне замечательно вкусный горный травяной отвар, усердно потчевал лепешками с диким медом и неторопливо говорил о степи. В сторонке сидел никем незванный Зимир и с обожанием смотрел на брата живой легенды загорья – великого Агимата.
Мальчик так отмылся и отъелся, что стал замечательно симпатичным и даже, кажется, повзрослел и подрос. Он до красноты ушей гордился небольшим кинжалом, выданным ему по слову капитана. Даже не называл больше Карн проклятой землей, поскольку уважал хозяев гостеприимного дома.
Когда стемнело, Годей вывел нас из шатра. Кони уже были заседланы и навьючены, порядок у илла в лагере – достойный восхищения. С удивлением я насчитала в отряде сопровождения полный десяток воинов и приметила запасного скакуна – значит, сам капитан тоже будет с нами.